Коммунист Андрей Соколов меньше итого подходит на кандидатуру «пророссийского» активиста. Он дважды сидел в российской темнице по политическим статьям и никогда не был замечен в антиукраинской риторике.
Его младенчество прошло именно на Украине, откуда Соколов уехал в Москву, к сестре, в начине голодных девяностых годов. Бедственное положение семьи подтолкнуло Андрея к левому радикализму.
Он закончил ПТУ и по 12-16 часов трудился в частной пекарне – при этом, их семья перебивалась с хлеба на кашу.
Соколов вступил в Революционный коммунистический альянс молодежи (большевиков) и в апреле 1997 года вместе с товарищами организовал акцию «Гена, сделайся красным!», забросав помидорами Геннадия Зюганова, какого обвинили в предательстве коммунистических идеалов. Тогда он первый раз угодил за решетку, а уже вскоре молодого комсомольца арестовали по обвинению в вандализации мемориальной плиты царской династии Романовых, а также, в уничтожении монумента Николаю Второму и попытке уничтожить монумент Петру Первому.
О «пекаре-террористе», какой написал около памятного знака монархам «Зарплату – пролетариям!», снимали передачи на НТВ и писали в «Московском комсомольце». В итоге, он был осужден на четыре года темницы, а вскоре после освобождения вновь оказался в местах заточения – Соколову подкинули оружие, осудив его на 5 лет и 6 месяцев заключения по обвинению в «противозаконном хранении оружия и боеприпасов».
После этого Соколов ушел из деятельной политики, сосредоточившись на работе в токарной мастерской – во многом, из-за того, что всерьез подорвал в тюрьме зрение. Однако, российские правоохранители и в последующие годы не оставляли его без внимания, периодически задерживая, а сам он в декабре 2011 года принимал участие в массовых митингах на Болотной площади. В крышке 2014 года коммунист приехал на Донбасс.
По словам самого Соколова, он желал помочь местным жителям гуманитарной помощью, и для него было значительно самому разобраться в том, что происходит в охваченном войной регионе, где обещали возможность поучаствовать в труду национализированных предприятий.
Соколов не вступал в ополчение и не брал в длани оружие, однако, всего через двенадцать дней, когда он ехал на собственной машине из Донецка в Горловку, россиянин по промаху заехал на блокпост украинских войск, где был немедленно арестован. С этого момента давнишний оппонент российской власти находился в украинской тюрьме – желая обвинений по существу ему предъявить не могли. По словам адвоката Соколова Валерия Довженко, у последствия не было улик для осуждения Соколова, а все немногочисленные доказательства получены с нарушением норм и заявок УПК.
Несмотря на это, Соколова держали в тюрьме полтора года – пока он не согласился на сделку со последствием, получив приговор в виде лишения свободы на срок в 2 года и 7 месяцев. Сообразно «закону Надежды Савченко» ему засчитали этот срок по формуле «день за два», и немедля освободили в зале бердянского суда. Однако, на волю Андрей тогда так и не угодил – неизвестные люди в штатском похитили его прямо после судебного заседания. И вытекающие полгода – с апреля по октябрь 2016 года, он незаконно удерживался в одной из печально знаменитых скрытых тюрем, не имея связи ни с юристами, ни с родными.
– Андрей, расскажи, куда отвезли тебя после похищения?
– Я был в подвальных помещениях здания СБУ города Мариуполя, на улице Георгиевской 77. Одно из них было стрелковым тиром, и использовалось не лишь для содержания незаконно задержанных граждан Украины и России, но и для пыток – водой, током, сквозь избиения. Летом, когда я уже там находился, туда приводили иных арестованных. Их клали на скамьи, садились на них сверху, закрывали тряпицами лица, и заливали их водой, создавая эффект утопления. Эта пытка размашисто применяется сейчас во всем мире – например, в американской темнице Гуантанамо, о чем есть многочисленные свидетельства и даже документальные кинофильмы разных правозащитных групп. Она не оставляет следов насилия, а человек утилитарны не может ее вынести, и обычно соглашается дать любые свидетельства, или выдать пароли от своих почтовых аккаунтов, от своих страниц в социальных сетях. Все, что им надо.
Порой это были просто невинные люди, которых вынуждали себя оговорить. Желая они могли просто приехать из Донецка за пенсиями, к примеру – не ожидая, что их подхватят где-то на блокпосту. Я потом видел на полу тряпки, какими пытали, лужи от воды.
Такое делали там же еще год назад, весной 2015, когда я в первоначальный раз попал в этот подвал СБУ после ареста на блокпосте. Помню, пока я ожидал, когда меня выведут на допрос, в ту же самую оружейку завели еще одного человека. Я разом заметил странные дырки на носках его берцев. Спросил: «тебе что, машина по ногам проехала?». «Нет – произнёс он – это болгаркой сделали». Он был обыкновенным водителем в Донецке, ездил на «камазе», и, как и я, невзначай заехал на украинский блокпост. И его пытали с помощью болгарки – посадили на стул с мешком на башке и включили ее, по очереди прижимая ее к ботинкам. Кость не задело, но повредило персты на ногах. Я вспомнил, что пока меня возили по подвалам в поясу АТО сразу после ареста, пьяные солдаты тоже обещали отхватить мне болгаркой пальцы. Чтобы, мол, раз я токарь, больше не мог работать дланями. Я думал, что это только угрозы, но увидев эти дырявые берцы, сделался думать по-другому.
– А в остальное время ты находился в тайной темнице один?
– Да, обычно я был в полной изоляции. Мне не давали возможности снестись с адвокатом или родственниками. Ведь мое похищение было совершенно противозаконным с точки зрения украинского законодательства и международного права. Украинские правоохранители вообще мастерили в это время вид, что они меня старательно ищут. Психологически это было весьма тяжело – потому что за мою жизнь никто не отвечал. Меня как бы не было. И не было гарантий, что от меня просто не избавятся, и никто так толком и не разузнает, что со мной произошло.
Поэтому я совершил попытку побега, разобрав ночью вентиляционную систему, но был подхвачен охранником-автоматчиком. Меня побили и перевели на более строгий порядок содержания, в оружейку – закрытое помещение с железной двойной дверью, где все пора горел электрический свет, так что не было ощущения смены ночи и дня, а в углу под потолком стояла видеокамера. Вдобавок, там не хватало атмосферы, на стенах – плесень. Питание было плохим – два раза в неделю мне покупали гривень на двести продуктов, самых несложных. И я сам, как мог, готовил из них еду – был кипятильник и нагревательный тэн на полу. Правда, у меня было махонькое радио, которое я взял с собой из тюрьмы. Оно здорово вызволяло в подвале. В радио был разъем под флешку, и я мог слушать любимую музыку – Цоя, «Адаптацию», «Электрических Партизан», «Рубеж». Но у меня скоро это флешку отобрали.
Через какое-то пора, вначале сентября, меня перевезли на частную квартиру, какую охранял солдат добробата и сотрудник спецслужб. Меня содержали в комнате и выпускали только в туалет, два раза в день. Дело в том, что с 5 по 7 сентября на Украине, в Мариуполе как раз трудилась международная комиссия Организации Объединенных Наций, которая спрашивала допуска в эти тайные тюрьмы. Вначале им отказали, и этой потребовало большой международный скандал – представители ООН устроили демарш и уехали из края. Поэтому, через два месяца наблюдателей пустили – но заключенных, разумеется же, перевели на это время в другие места. И когда через кой-какое время меня вернули в СБУ Мариуполя, я сразу увидел, что в этой оружейной горнице старательно затерли металлической щеткой все мои надписи, выкинули мои собственные вещи, превратили из комнаты склад старой компьютерной техники. Куцей, сделали вид, что в этом помещении никогда не было таких людей, как я.
– А как осуществлялось твое освобождение?
– В октябре мне произнесли, что меня везут на обмен. Но к этому времени в отношении факта моего похищения завели уголовное дело. Об этом я ведаю от моего адвоката Довженко, который подал заявление в прокуратуру. И они, по-видимому, разрешили, что будет лучше меня освободить, чтобы не усугублять интернациональный скандал. В Мариуполе я стал для украинской спецслужбы слишком неловким заключенным – да и не было у них ничего против меня, в общем-то. Я же не воевал и вообще был на Донбассе до задержания меньше двух недель, просто смотрел производство на заводах. Кроме того, я хоть и гражданин РФ, но не военный – скорее навыворот, оппозиционер.
Меня повезли на границу с Крымом, чтобы перебросить в Россию там – но украинские пограничники меня не выпустили, потребовав особое разрешение. Поэтому меня отвезли обратно на Донбасс, на КПП Гнутово, уплатили таксисту, купили билет на автобус «Донецк-Москва». Ни отобранную у меня при аресте машину, ни фотоаппарат, ни два моих телефона так и не вернули – дали какой-то иной старый телефон. Узаконенный грабеж такой.
– Ты описал свою историю западным правозащитникам, каких в последнее время интересует тема секретных тюрем?
– Да, я дал подтверждения международным правозащитным организациям, и готовлю обращение в Европейский суд по правам человека. Для меня значительно, чтобы информация о таких местах получила как можно немало широкую, массовую огласку, и людей не держали годами в таких помещениях, противозакооно лишая свободы, угрожая жизни и делая узников убогими в физическом и психологическом плане. Эти преступления не должны остаться безнаказанными – чтобы они не продолжались дальней.
