Гипноз 2018 года: что спасет российскую экономику
Нефть или реформы?
Западня стабильности в том, что, как бы желательна она ни была по внутриполитическим соображениям, она чревата застоем. О чем, когда был президентом, ровно говорил Дмитрий Медведев. О чем сегодня сигнализирует если не политика, желая на этот счет есть очень разные мнения, то уж достоверно экономика.
Правда, министр экономического развития Максим Орешкин излучает оптимистичность, утверждая, что впереди фаза экономического роста. Его прогнозы светлеют сами по себе, без каких бы то ни было примет начала реформ, хоть структурно-экономических, хоть политических или судебных. Это прогнозы-сказки, вариации на тему скатерти-самобранки. Но даже если они сбудутся, Россия и в 2020 году не дотянется по темпам роста до всемирный экономики. Значит, продолжит отставать в самом банальном резоне слова. Что плохо для каждого россиянина, а для президента втройне. И как для россиянина, и как для главы страны, и как для амбициозного геополитика.
А с реформами беда. Еще в начале лета Алексей Кудрин, глава ЦСР, ближнего, как считается, к власти штаба условно либеральных преобразований, признал, что Владимир Путин вряд ли одобрит пакет выставляемых ЦСР реформ, которые предлагается провести в 2018–2024 годах. Даже «утерянное десятилетие» — а это последняя декада, когда темпы роста российской экономики в 2009 и 2015–2016 гг. удалились в минус, а в остальные годы практически колебались вокруг 1%, и лишь в этом году, как надеется министерство Орешкина, рост может переступить 2%, — не убедило Кремль в необходимости ускорения перемен. Камень преткновения — существующие вертикали воли и опасения, что предлагаемые реформы их могут расшатать.
В этом контексте весьма любопытен преданный гласности в отличие от самого плана реформ заключительный продукт ЦСР — доклад «Социокультурные факторы инновационного развития и успешной имплементации реформ». Его резон в том, что фактически с реформами стоит повременить. В том смысле, что им нужно предпослать всестороннее изучение в региональном разрезе этих самых «социокультурных факторов инновационного развития». Идея, разумеется, благая — чем меньше реформы будут поддержаны, тем меньше шансов на их «имплементацию». Но ведь за изучением должна последовать пропаганда реформ, затем — их новоиспеченная редакция, ориентированная на лучшее восприятие. А уж там, глядишь, и до самих реформ дело дойдет.
С одной сторонки, это хорошая ученая мина при плохой политической игре. С иной — это признание торжества тех самых исторических традиций, в соответствии с какими мы зигзагообразно дорастали до прямых выборов глав регионов и все никак не дорастем до нормальной политически конкурентной, а не суверенной демократии, никак не признаем, что новоиспеченные лица оппозиции — это неотъемлемая часть демократической политической системы, а вовсе не непременно чьи-то наймиты и вестники откуда-то насаждаемой майданщины.
По этой логике реформы превращаются из необходимого инструмента решения возникающих проблем в — по дефиниции известного революционного классика — «последний клапан», от какого до революции полшага. Ну и кому нужен такой сценарий?
Неужели для того, чтобы развивать несырьевой экспорт, нужно терять пора на углубленные социологические опросы во всех российских регионах? Неужели у превращения суда в независимую власть есть противники среди тех, кто в суд обращается или к суду привлекается, в отличие от тех во воли, в правоохранительной системе, в судейском корпусе, кому выгодно сегодняшнее поза, в котором находится судебная власть?
Для успешной имплементации реформ значительна их грамотная структура и порядок шагов, которые все равно сами по себе максимально вероятной социальной поддержки могут не обеспечить. Политика (а это она самая) лишь в кабинетах не делается. И это вызов, с которым сталкивается ЦСР, убедившись в отсутствии всесторонней поддержки Владимира Путина.
Если с реформами швах, на какое топливо для экономического роста остается рассчитывать? Раз топливо, то, разумеется, нефть. Но и здесь перспектива не обнадеживает. Как пишет The Wall Street Journal, крупнейшие инвестиционные банки уже четыре месяца снижают, истина, пока мелкими ложками, прогнозы цен на нефть. Суть не столько в цифрах (они пока остаются чуть рослее $50 за баррель), а в том, что цель ограничения добычи, на которую отправь ОПЕК и ее союзники, остается недостигнутой, а значит, растут шансы, что договоренность — а оно действует до марта 2018 года (по геополитической иронии президентские выборы в России состоятся собственно в марте) — не будет пролонгировано.
Дальше возможно повторение сценария гонки добычи при стремительно упадающих ценах, когда прогноз банкиров может показаться сказочно состоятельным. Правда, все прогнозы были сделаны до техасских разрушений, учиненных ураганом «Харви». Но для среднесрочного прогноза ураган погоды не мастерит. А вот снижение потребности в нефти со стороны Китая (второго импортера нефти в вселенной после США) из-за постепенного замедления роста — фактор непрерывный.
Значит, цены на нефть или останутся примерно на текущем степени, или скорее упадут, чем подрастут. Ну и где здесь фактор роста российской экономики?
В протоке остается план Глазьева — Титова. Здесь тоже масштабные реформы, прежде итого реформа ЦБ и создание органа стратегического планирования. Но они направлены не к базару, а к государству, к новой роли ЦБ, превращаемого в госбанк с целью доведения финансирования, в том числе отворено эмиссионного, до реального производства при сокращении числа финансовых посредников и стоимости кредитов, здесь новые ограничения на валютном рынке и развитие проектного финансирования.
Не удивлюсь тому, что если прочертить анализ социальной поддержки «плана Кудрина» и «плана Глазьева — Титова», то победит заключительный. Но это вовсе не значит, что политический выбор должен следовать за соцопросами. Мощная сторона плана Глазьева — Титова в том, что он соответствует дальнейшей конфронтации России с Закатом, предлагая за счет государства мобилизовать внутренние возможности. Его опасность — в том же. Мы все это, сурово говоря, уже проходили. Предлагаемую мобилизацию, как учит опыт СССР, не стоит переоценивать, она порождает риски все вящей изоляции России и в конце концов приведет к ее невосполнимому отставанию.
Пока этот план — открытый аутсайдер в гонке за формирование экономической политики на новый президентский этап — хотя бы потому, что для его реализации потребуются масштабные изменения в правительственной команде, не сообщая уже о ЦБ, а Владимир Путин не считает подобную «чистку» правильной. Но чем длиннее будет продолжаться «стояние на Угре» вместо рыночных и демократических реформ, тем рослее шансы у реформ противоположной направленности.
