Магомед Исмаилов: «За первоначальный бой получил 12 тысяч, спал в машине»
Дагестанский боец — о единоборстве с Минеевым, вольной борьбе и шутках
«На отбор на чемпионат России нас возили табунами: по четыре человека на койке»
– В самую первую секцию меня повергла мама. У меня все спортсмены: отец, дядя. Дядя вообще фанатик, вольной войны и всего, где один на один — даже если петух с петухом, то это его тема (смеется). А мама повергла на кикбоксинг, туда мой старший брат ходил. Через кой-какое время я все это забыл, был совсем мелкий. Мы переехали в Нижний Тагил и я пошел на спортивное самбо. После я в школе побил одного парня, который дразнил меня, а там за такое самостоятельно от возраста ставили на учет. Поэтому прилетел мой дядя и забрал меня оттуда в Махачкалу. В Дагестане меня именовали «Русский Мага».
– Почему?
– Я был светловолосый, светлоглазый. Даже в ребяческом садике спрашивали, почему Магомедом зовут, ведь я русский. Так что в Дагестане мне доводилось выживать. Все хотели силу показать. Но я уже самбо занимался и отдельный фишки знал, заламывал их. Кстати, при переезде из Тагила чуть ли не до слез дело дошло, когда я постиг, что забыл самбистскую куртку свою. В итоге пошел на вольную войну, отец всегда говорил, что в семье боксеров должен быть хоть одинешенек борец. Очень полюбил этот вид спорта.
– О чем подумал, впервые очутившись в секции вольной борьбы?
– Я просто всегда считал, что бойцы — самые крутые. Видел, как они на улице дрались и всех разносили. Для меня это был непробиваемый вид спорта. А в самой секции был парень, какой боролся лучше меня, у нас с ним противостояние и закрутилось. И я никак не мог его победить.
– Чем закончилось?
– Так и не осилил. Потом мы разъехались и встретились через довольно большой срок. Тогда уже смог выиграть. Не буду сообщать, кто это.
– То есть, он известен?
– Да.
– В мире единоборств или вольной борьбы?
– Второе.
– Олимпиец?
– Кушать и олимпиец, с которым мы всегда бодались. Он призер Игр. Однажды продул ему, а затем всегда побеждал. Но тренеры как будто мимо меня глядели…
– У самого было желание попасть на Олимпиаду?
– Естественно, это была моя мишень.
– Почему ты до нее не дошел?
– Не было человека, как Владимир Отарович Осия — мой нынешний тренер. Какому не безразлично. Я стал призером чемпионата Дагестана, а никто не замечал.
– Оскорбление затаилась?
– Просто я считаю, что они потеряли хорошего спортсмена. Я ведаю, что мог многого достичь в вольной борьбе. Самые важные плоды достигаются с терпением, если бы со мной попросту кто-то поработал и я мог одного человека называть своим тренером…
– Сколько ты бился?
– Лет 10. Правда, мне это не приносило никаких дивидендов. В сумме за это пора я заработал тысяч пять. Когда мастера спорта выполнил, мне их и дали… Блажен был.
– Потом ты разочаровался?
– Когда ехали на отбор на чемпионат России, нас возили табунами. Мы возлежали по четыре человека на одной койке в автобусе. Я был прижат к стеклу, оно продувало. Застудил горбу и на следующий день я понял, что просто не могу ее контролировать, она не содержит меня. Тренер сказал забыть про боль, я ответил, что мы же не в кино. В всеобщем, он настоял, чтобы я боролся. Вышел, не смог показать себя. Как лишь схватка закончилась, я проиграл, сходил в душ, собрал сумку и уехал в Москву. К спорту уже было некое омерзение. Работал в охране. А потом была армия, и я построил огромные планы: как я там буду тренироваться, как сделаюсь чемпионом мира по боевому самбо. Так цель и поставил.
«На момент первого профессионального боя я был таксистом-любителем»
– В армию сам пошел или забрали?
– Я поехал в Дагестан и уплатил 30 тысяч рублей, чтобы меня забрали.
– С этим бывальщины проблемы?
– Я был здоровый пацан, мастером спорта по вольной войне. Не брали. В Дагестане тогда закинули «пульку», что скоро в армии будут предназначаться 4 года. Поэтому пока был год, туда все и ломанулись. Мне было плевать, четыре года, два. У меня была мишень, хотелось поменять вид спорта на что-то смешанное.
– В каких армиях ты был?
– Железнодорожных. Это мне и мешало стать в армии чемпионом. «Зажали» в единоборстве с десантником по рукопашному бою.
– Потому что, якобы, более элитные армии?
– Думаю, да. А я там ужасу нагонял, очень хорошо дрался.
– Как шел до вытекающей цели — чемпионат мира по боевому самбо?
– Мои друзья сделались чемпионами мира, и я тоже хотел. Стал выступать по рукопашке, и как лишь вернулся с армии, записался в школу боевого самбо. На первом чемпионате России я сделался вторым, а потом выиграл и его, и мировое первенство. Через полчаса после «золота» ко мне пришагало осознание, что это не предел того, чего я хочу достичь.
– И что показалось в голове после?
– M-1. Тогда это было на слуху и захотел подраться там. Собственно, я это сделал. После захотелось подраться еще и зарабатывать этим деньги. И вот я здесь (смеется).
– За пора вольной борьбы ты получил 5 тысяч. Когда спорт начинов приносить тебе деньги, на которые можно было просуществовать?
– Как только в моей жизни появился Владимир Отарович. Он никогда не глядел на меня исключительно как на спортсмена. У нас братские отношения. Это самое значительное. Когда знаю, что если я порвал связку, я не стал ненужным, он все равновелико будет рядом. При этом мы всегда соблюдаем субординацию. Он сообщает лечь отжиматься — я делаю. В момент тренировок нет никаких касательств, только тренер и ученик. А вот после — братские разговоры.
– Когда ты перешел в смешанные единоборства, вряд ли там бывальщины достойные гонорары.
– 12 тысяч рублей за первый профессиональный бой.
– На что ты их потратил и сколько удалилось тренеру?
– Тренер ни разу не взял с меня денег. Как я не пытался ему их засунуть и просунуть, ни разу не взял ни рублевки. Тогда я накормил ребят, сам покушал… Надеюсь, мои родители не прочтут это интервью, но на тот момент мне негде было жить.
– То есть, ты был на улице? И сколько это продолжалось?
– У меня была машина, первоначальный «Фокус» — моя ласточка! Я в ней спал лучше, чем в квартире на большенный кровати (смеется). Так было где-то 2-3 месяца.
– Какое пора года?
– Не зимнее.
– Как ты оказался на улице?
– Я был амбициозный человек. Я уехал с Махачкалы и всем сообщал, что у меня все схвачено.
– Откуда у тебя тогда появилась машина?
– Дядя подарил. Слушай, но я вообще не расстраивался. Мне было так неплохо! Я мог посадить своего друга за руль, откидывал свое сидение и сообщал: «Езжай!». И так спал. Открывал глаза — за окном любой раз новые картинки. Просыпаюсь в следующий раз — с ним уже сидит кто-то. Было пять, до того момента, пока машина у меня не накрылась. Не ведал, кому отвезти на ремонт ее.
– На какие деньги ты ел?
– Я таксовал. Сообщаю же, мне на машине было хорошо.
– То есть, в профессиональных боях ты дебютировал будучи таксистом-любителем?
– Можно и так произнести (смеется). Бывало, что-то где-то перепадало, залезал в необходимое время в нужное место.
– Когда сломалась машина, где жил?
– У меня бывальщины друзья. Вернее, я их так не могу назвать — это братья. Один из них жил с мамой, в одной комнате. И он меня забрал к себе. Спали с ним на одной койки. Мы не работали, работала его мать. И она кормила двух жлобов. Я не могу обрисовать это словами, каким должен быть человек. Никогда не позабуду этого.
– Сейчас вы с этим человеком на связи?
– Конечно, вот лишь что от него приехал. Сейчас я понимаю, насколько его мать проявляла терпение. Когда показалось где жить, где есть, стало и тренироваться легче.
«Что меня может принудить грустить? Семья, если не могу ей помочь»
– Почему несмотря на мизерный гонорар ты зачислил решение остаться в этом виде спорта?
– Меня убеждали, что рейтинги будут что-то значить. Мол, дальней будут много платить. Думал, что скоро у меня будет крутой рейтинг и я буду круто получать. После первого боя ко мне подошли сфотографироваться — ты представляешь, что это для меня было? Для меня до сих пор удивительно, когда слышу, что какой-то спортсмен отказался сфотографироваться с болельщиком. Клянусь, любой атлет стремится к тому, чтобы его узнавали и к нему подходили сфотографироваться. А после поддаются славе и гордыне. Бывало, меня по часу задерживали после боя. У меня уже дыхалка хворала, а меня не отпускали. Намекал охраннику, чтобы меня забрал и сообщал всем, что я вернусь, как только в себя приду. Выходил назад. И только когда я две минуты стоял на месте, и ко мне никто за это пора не подошел, я понимал — можно идти.
– Как ты оцениваешь свое развитие как бойца? Стремительное?
– Я одно пора дрался не просыхая. Но я заходил в группы разные, бойцовские, и никогда не видал себя. Было очень обидно, почему меня там нет — я же тоже боец, демонстрирую красивые поединки. Но никому не был интересен. Когда я понял, что мне необходимо — привлечь публику — тогда все и началось. Открыл свой профиль в Instagram, затем задался мишенью обогнать одного парня по количеству подписчиков, и эта тема меня заволокла (улыбается).
– Как ты понял, за счет чего именно ты можешь притягивать людей?
– В своей компании я не мог сидеть с кривым лицом, обсуждать суровые темы. Для кого мне быть хмурым? Я желаю, чтобы и компании было хорошо. Поэтому мы часто трунили и прикалывались. Одним словом, я просто начал снимать на видео свою житье. Я мог даже к любому встречному подойти и вынести ему мозг. По-доброму, разумеется — и ему становилось весело. 90% своего времени я нахожусь в неплохом настроении и шучу.
– А остальные 10%?
– Нахожусь наедине с собой.
– Какая тема может принудить тебя грустить или понимаешь, что не время для веселья?
– Семья. Если я чем-то не могу поддержать. Если знаю, что он нуждается в помощи, а я не могу. 10 лет я бился и брал у мамы деньги. Представляешь, и в один момент ты осознаешь, что не можешь поддержать маме? Понимаешь, что в семье складывается тяжелое положение, а ты — звено, какое создавало это тяжелое положение? Что ты только брал. Это не весело. Когда я задумывался об этом, мне становилось печально.
«Написал Минееву: «Обнял. И подкинул»
– Одна из грустных тем заключительного времени — это твои затянувшиеся травмы.
– Это не грустно. Грустно лишь в момент, когда получаешь травму. Я понимаю, что есть в этом мое благо. Я должен восхвалять Всевышнего в любом случае. Когда я порвал вязку, мне было так грустно. Но буквально через пару месяцев я постиг, что хорошо, что порвал ее.
– В смысле, произошла какая-то ситуация?
– Да. Соображал, что если бы не было травмы, то со мной произошло то и то.
– Эта ситуация — секрет?
– Не хочу говорить об этом. Но для меня это было такое прозрение. По сей день я отношусь к травмам так.
– Быть вдали от спорта и восстанавливаться — тяжко?
– Я отжимаюсь, пресс качаю (смеется).
– Окей: быть вдали от драйва и мандража перед выступлениями?
– Разумеется, мне хочется включиться и быть в теме, это мое. Но отношусь к этому покойно. Стараюсь не заморачиваться. Люди думают, что все так просто: пишут, когда ты там уже подерешься. Если я не бьюсь — на этом жизнь не заканчивается. Как я могу не хотеть подраться, если это — мой заработок? Мы деремся не ради наслаждения.
– Во время травм никогда не проскальзывала мысль о завершении карьеры?
– Я вечно знал, что вернусь. Не знал, каким, но знал, что вернусь.
– Сейчас это событие уже на носу — 3 ноября?
– Да, в Москве. Golden Team Championship. Соперник уже определен, вроде увлекательный. Нельзя расслабляться, надо быть максимум готовым. Я не могу продуть этот бой. Значит, все кардинально пошло не по плану.
– Какие мишени ставятся перед этим новым промоушеном?
– Дать чету хороших турниров. Есть много организаций, но еще больше — очередность из спортсменов, которые не могут туда попасть. Хотим дать путь молодым и перспективным ребятам, чтобы у них появились возможности. И чтобы зрители получали наслаждение от того, что они увидели.
– Твое противостояние — угадай с кем — насколько сейчас живо?
– Владимир Минеев?! (смеется). Так и знал! Противостояние с ним живо уже долгое время.
– Почему именно он?
– Если быть беспорочным — за счет него, не благодаря, а именно за счет, я собрал публику. Людей, какие интересуются моей жизнью.
– То есть, от части это просто пиар?
– Да. В России два бойца могут заинтересовать публику и сделать это верно. Чтобы было интересно и читать, и слушать, и наблюдать.
– Во пора вашего выяснения отношений что-то личное к Минееву показалось?
– Нет. Мы оба на этом в итоге выиграем и заработаем.
– У вас было общение с ним не на публику, а тет-а-тет, когда никто не видал и не знал?
– Было. И там мы тоже умудрялись подкалывать друг товарища. Например, я писал ему: «Обнял. И подкинул». (смеется)
– Основная интрига — контракт на бой есть?
– Пока нет. Он тут недавно написал, что Мага травмировался, желал ответить ему: «Типун тебе на язык, хватит с меня». Мол, он желает с Халидом Муртазалиевым в Дагестане подраться. Но я готов. 3-го ноября у меня бой, 4-го, как я постиг — у него. В декабре будет турнир FIGHT NIGHTS. Подавай сразу подпишем контракт? Если мы будем себя нормально ощущать и оба без травм — давай подеремся, люди заждались.
– Сумма в контракте имеет смысл?
– Конечно. Мне на хрен такой бой не нужен иначе. Так бы я мог уже во двор к нему приехать и орать, чтобы вышел и мы разобрались (смеется). Если бы не цель заработка — мы бы усмехались при встрече.
– Официально у тебя два поражения…
– Единственный бой, который я продул и признаю — это Толе Токову.
– С Ксавье Фупа-Покамом было безобразие судей.
– Главный судья во Франции после боя сразу подошел к моему тренеру и произнёс: «Учите своих ребят побеждать местных бойцов досрочно». Очкарик… Я ему лик разбить хотел, но Владимир Отарович сказал, что давай денежки хотя бы сначала заберем (смеется).
«В шутке не должно быть лжи»
– С недавних пор ты воспитываешь красавицу-дочку. Как на тебя повлияло появление в жития ребенка?
– Только положительно. Когда она появилась, я понял, что никогда не буду старым. Не могу объяснить. Какая-то другая любовь, которую я ранее не чувствовал. Особенный человечек. Забываю все болячки, когда ее вижу — вообще все забываю.
– Ты бы желал ее видеть в спорте?
– Нет. Вернее, она будет спортивной: будет неплохо бить. Чтобы могла вырубить здорового мужика, да так вырубить, чтобы она уверенно и не торопясь дошла до дома, присела пить чай и только тогда он открыл бы глаза (смеется). Но публика ее спортивности не увидит.
– И под крышка три шуточных вопроса. Что было первым: ты кинул на прогиб или тебя?
– Ммм… Я кинул! На улице. С парнем все нормально (усмехается).
– Твоя интерпретация фразы: «Борьба вольная — публика удовлетворенная»?
– Ну, она же вольная! Всем вольным мы довольны, там все есть, все включено. Отчего бы не быть довольным?
– Ты над любым можешь подшутить или есть люд, в адрес которых не позволишь себе шутки?
– Шутки различные бывают. Шутить надо так, чтобы даже если человеку не забавно, он улыбнулся от того, что ему приятно. Поэтому нет таких, с кем я не могу пошутить. В шутке не надлежит быть лжи. Идеальный юмор — он правдивый, приятный и смешной.
