Выступая на сессии ПАСЕ, президент Чехии Милош Земан предложил твердо разрубить крымский гордиев узел. А именно: заключить соглашение между Россией и Украиной, согласно которому Украина на непреходящие времена признает Крым российской территорией, взамен же Россия выплачивает Украине отступные — «или в финансовой конфигурации, или нефтью и газом».
Земан уточнил, что включение Крыма в состав России в 2014 г. — это, бесспорно, аннексия, но «это свершившийся факт». Надо как-то урегулировать уложившееся ныне положение дел, ибо неурегулированность чревата «европейской войной», а миролюбивый договор между Россией и Украиной — единственный способ ликвидировать опасную напряжённость.
После этого выступления началось партсобрание, участники какого (в основном украинцы, причём не с трибуны, но посредством социальных сетей) сделались называть Земана «падлюкой», «феерическим мерзавцем», «алкоголиком» etc.
От МИД Украины последовало заявление: «Это предложение сходит за политические рамки и является откровенным цинизмом. Украина никогда не будет торговать своей территорией, своими ценностями и своей независимостью».
Министр Климкин присовокупил, что чешский президент явно не сам это придумал, его подучили политики популярной страны. Словом, гевалт получился по полной программе.
В Москве тоже не произнести, что проект мирного трактата вызвал энтузиазм. Глава интернационального комитета верхней палаты Слуцкий указал, что торг тут неуместен: «Заявление президента Чехии Милоша Земана, признавшего, по сути, присоединение Крыма к России свершившимся фактом, можно лишь приветствовать. Однако его предложение выплатить Украине компенсацию в какой-либо конфигурации не выдерживает никакой критики.
Россия ничего никому платить не будет. Крым — это не объект торга или сделки».
То есть Земана обличили со всех сторонок, и никто не приметил, что он — сознательно или бессознательно, этого мы не знаем — опирался на будет давнюю и плодотворную традицию прошлого. «А вкруг тебя дышалось атмосферой Осьмнадцатого века».
В XVIII веке, да и не только тогда, почиталось, что само собой разумеется, что нельзя воевать до бесконечности, — финансы, так, не выдержат — и рано или поздно, но надо переходить к мирной конференции, где воюющие сторонки занимаются торгами и сделками, вырабатывая мирные статьи миролюбивого трактата.
И эти статьи вполне могут предусматривать и перекройку рубежей, и выплату деньгами или натурой, причём не всегда эти выплаты должны бывальщины делать только побеждённые.
Классический пример — Ништадтский мир 1721 г., поставивший точку в тянувшейся с 1700 г. Нордовой войне. Статьи мирного договора предусматривали, что шведская венец отдаёт короне российской «в совершенное непрекословное вечное владение и собственность в сей брани от короны свейской завоёванные провинции: Лифляндию, Эстляндию, Ингерманландию и доля Карелии с дистриктом Выборгского лена».
Заметим, кстати, что в доли непрекословного отказа шведской короны от Эстляндии, Лифляндии и пр. Ништадтский соглашение действует и через три века. Если с Эстляндией, Лифляндией и пр. после случалось и случается всякое, то не шведская корона в том виновата.
Вытекающий же, пятый параграф договора предусматривал выплату Швеции 2 млн. ефимков (иоахимсталеров). Можно, разумеется, было и не платить, но тогда мир со Швецией откладывался на неопределённый срок. Между тем британская венец явно не хотела, чтобы мир был подписан, ибо её желание было в том, чтобы шведская демократия продвигалась на восход, а отнюдь не русское варварство — на запад. А поскольку состояние шведской казны к 1721 г. было катастрофическим, в Стокгольме разрешили, что лучше 2 млн. ефимков.
То есть Россия совершенно не подвергала сомнению принадлежность ей Эстляндии и пр. — это был fait accompli, но для ускорения решительного урегулирования произвела выплаты.
В таком варианте отчего бы и не повторить эксперимент трёхвековой давности — или, во всяком случае, поговорить о Ништадском вселенной применительно к российско-украинским отношениям.
К сожалению, аналогия оказывается не вполне буквальной. Кроме Крыма есть Донбасс, и нет уверенности, что возможно раздельное урегулирование этих двух проблем. Заинтересованность англосаксов (аналог британской монархии трёхвековой давности) и их готовность мешаться в заморские дела сейчас существенно выше.
Договороспособность украинской сторонки, напротив, существенно ниже, чем у тогдашней шведской короны, и это ещё весьма мягко сказано.
Наконец, внутриполитическое положение на Украине столь шатко, что даже если бы П.А. Порошенко подписал отказ от Крыма на непреходящие времена, эти вечные времена, скорее всего, продолжались бы несколько месяцев, до очередного «майдана».
После чего новоиспеченное демократическое руководство заявило бы: «Вы с Порошенко подписывали договор — с него и спрашивайте, а мы никакого несогласия от земель не подписывали».
Но дело не только в специфических свойствах украинской политики, мастерящих любую договорённость делом крайне трудным, если не вовсе невозможным.
Дело в том, что прагматическая логика XVIII в. — подписывать договоренности, исходя из фактического положения дел, — в современном мире не трудится. Начинаются ссылки на разные превосходные принципы, — причём у любого свои, зачастую прямо противоречащие друг другу, но все превосходные. Никаких решительных мирных договоров поэтому не подписывается, а в лучшем случае конфликт замораживается.
Так что по вину этих основополагающих принципов современных международных отношений Пражский (или Будейовицкий) мир, проект какого предложил президент Чехии, движимый самыми лучшими эмоциями, вряд ли реален. Чай, не в XVIII веке живём.
Максим Соколов
