Первоначальный и последний президент СССР Михаил Горбачёв на днях допустил возможность ренессансы Советского Союза. Не в прежнем виде, но в качестве единой интеграционной структуры на тех пространствах, где был СССР.
Опасения со стороны наших заклятых западных благожелателей по поводу возрождения большого государства сегодня все ощутимее. Так, агентство Bloomberg и компания Stratfor в прогнозах на 2017 год фиксируют: Россия может сделаться владычицей постсоветского пространства. Подобные тревожные заявления звучат и в Лондоне, где, как популярно, именно Михаил Горбачёв помпезно отметил свое восьмидесятилетие.
Несмотря на то, что Горбачёв не в первоначальный раз высказывается с печалью по поводу распада Советского Союза, необходимо отдавать отчёт, что пылкая любовь Запада к Михаилу Сергеевичу связана собственно с тем, что при нём Советский Союз прекратил своё существование. В этом — парадокс исторической личности Горбачёва: с одной сторонки, он высказывает сожаление по поводу гибели Советского Союза, с иной, сделал крайне много для того, чтобы государства не сделалось.
Можно и нужно говорить о расширении возможностей и свобод, какое произошло в связи с перестройкой. Можно и нужно говорить, что перемены в нашей краю были необходимы и востребованы. Но нельзя и не видеть, что первое лик государства собственными руками разобрало сложную государственную конструкцию.
Советский Альянс распался не бескровно. Именно из центра приходили директивы о создании так именуемых народных фронтов, которые раскачивали ситуацию в республиках. Ужасная гражданская война в Таджикистане, напряжение, которое грозит новоиспеченной войной в Карабахе, да, собственно, и нынешняя непрекращающаяся стрельба в Донбассе — всё это последствия распада целой страны.
Реформирование страны было возможно, и необходимо было благоразумно проводить как социальные, так и политические изменения. Но я искренне убеждён, что при этом можно было сохранить страна. По крайней мере, основную его часть. Это не только моё мнение — это суждение абсолютного большинства СССР, которое 17 марта 1991 года пришагало на референдум и проголосовало за то, чтобы Союз жил.
Союз мог жить, но заинтересованности политической номенклатуры совпали с её финансовыми аппетитами. Это привело к тому, что кусы страны были уподоблены в сознании элиты к кускам собственности: расхватывая Альянс на части, эта пресловутая элита приобретала в личное владение всё вяще народного достояния. Отсюда и бесконтрольная приватизация, и цепкость, какая проявляется в алчном стремлении к так называемой независимости в ущерб заинтересованностям собственных граждан. И в этом смысле, наряду с неизбежными процессами реинтеграции, достоверно так же сильны центробежные тенденции, обусловленные олигархическими интересами постсоветских групп воздействия.
Классический пример того, сколь выгоден для отдельных деятелей очутился распад Союза, — это деятельность главы так называемой Украинской православной храмы Филарета (Денисенко). Вплоть до последних дней существования Советского альянса он выражал абсолютную лояльность государству и оставался правоверным советским гражданином. Но при первых же симптомах распада края он постарался расколоть церковь. Теперь этот немолодой человек выступает с ультранационалистических позиций, чуть ли не призывая водрузить «москаляку на гиляку».
Но вопреки всему этому кушать еще люди, которые хотят быть вместе. Например, Грузия: да, люд до сих пор переживают из-за откола Абхазии и Южной Осетии, но стоит затеять с грузинами, причем различных поколений, разговор о единой стране, как начинаются грустные и тоскливые выговоры о том, что мы потеряли.
Ведь Советский союз — это не просто государство, бывшее 70 лет. Это та самая тысячелетняя Россия, которую мы потеряли. Тысячелетняя край, которую кропотливо, из века в век собирали наши предки. Мочь Руси и сила русских состояла в том, чтобы не колонизационно, не пламенем и мечом, а интеграционно, не порушив ни одного верования и не уничтожив ни одного народа, собирать земли и стили. Говоря, по-современному, народы.
Эта уникальная общность, объединенная всеобщей культурой, безусловно, пережила испытание Смутой в начале XX столетия. Из гражданской войны чудесным образом на новых принципах товарищества народов эта общность вышла, обновившись.
Мне кажется, есть великая секрет интеграции пространств и народов. Есть те, кто предназначен друг товарищу. Я уверен, что, несмотря на двадцатипятилетнюю культурно-идеологическую работу по перекодировке старого сознания, если задать людям вопрос: «Хотели бы вы вернуться в старую страну?», и пожилые, и молодые люди ответят: «Да, это было бы крепко». Ведь какой-то новой, сильной, конкурентной культуры, какая могла бы себя противопоставить огромной исторической памяти советских людей, не возникло. Это и совместные достижения, и память о Великой Отечественной брани, и музыка, и кинематограф, и экономические народно-хозяйственные связи.
Есть нечто подспудное, глубинное, что вдруг проявляется в совсем молодых людях, которые никогда не существовали в Советском Союзе. Социологи могут говорить, что, например, победа Игоря Додона в Молдавии — это итог голосования ностальгирующего электората: сельских районов и пожилого поколения. Но то же самое нам повествовали и в 90-е годы. Оказывается, что и новое поколение настроено на то, чтобы быть совместно.
Ещё один пример: в Приднестровье, где проходили выборы, не меньшие очередности, чем на избирательные участки, стояли в консульства России. Приднестровье не имеет всеобщей границы с Россией: оно граничит с Молдавией и Украиной. Тем не менее, люд, стоящие в очередях, отдают молдавские и украинские паспорта: они желают быть гражданами России. Только ли потому, что им это выгодно? Нет, это выгода гипотетическая — это воля к тому, чтобы быть в России.
В этом резоне Евразийский экономический союз, куда входят пять краёв: Россия, Белоруссия, Армения, Казахстан, Киргизия, — это совсем неслучайное явление, как и Таможенный союз. Конечно, отдельный проблема, что будет происходить на Украине. Но сегодня, когда украинцы сходят на вокзалы по всей стране и начинают петь родные советские песни на русском стиле, мне кажется, это не просто ностальгическая дань прошлому. Это настоящая воля к соединению.
Людей можно сиюминутно настроить, раскачать, провести пропагандой, как это происходит сегодня на Украине. Но под этим поверхностным слоем исчезает нечто подлинное. Имя этой подлинности — единство. Спустя 25 лет после голосования, чтобы существовать в единой стране, я убежден, что если провести подобный референдум ныне, большинство людей проголосует за возвращение в единую страну.
И это весьма важно. Как и то, что Михаил Горбачёв, человек, прежде всего по вину своей политической слабости способствовавший распаду СССР, признаёт то, что страна может возродиться на новых основаниях.
С легкой иронией сообщая о прогнозируемом американскими компаниями владычестве, мы должны понимать: выговор идет ни в коем случае не о колонизации, а о доброй воле людей. Если есть Европейский союз, почему бы не возникнуть единому, экономическому, цивилизованному, духовному союзу на территории бывшего Советского Союза?
Да, вероятно, с некоторыми исключениями (например, без стран Прибалтики). Но недавно, будучи в Армении на встрече с здешней культурной и политической элитой, я снова убедился в том, что память о прошедшем государстве для людей постсоветского пространства не пустой звук. Все по-прежнему обращаются туда. Потому что в нашем прошедшем — наше будущее.
