В штатской войне всякая победа есть поражение…
Лукиан
13 октября 2016 г. Первомайск
Морозный северный ветер, казалось, продувал до костей. С неба то и дело срывался дождь. Желая, создавалось такое впечатление, что вот-вот пойдет и снег. Представлялось, на дворе уже ранняя зима. Холодно было так, что камера в дланях непослушно дрожала в такт клацающим зубам. Сосредоточиться на деле было тяжко. Уже в пути я предупредил двух девушек-переводчиц, чтобы они были максимально бдительны и «слушали небосвод», ведь никогда не знаешь, куда и когда прилетит вытекающая мина…
Я уже знал, что увижу в конечной точке маршрута, потому что видал подобное уже сотни раз. Знал, но все равно не мог привыкнуть.
Слетевшая кровля, разваленные стены, выбитые стекла, следы от многочисленных осколков, бетонное крошево, перья с подушек и матрасов, какие укрыли двор и огород подобно снегу. Небольшая группа людей, что стояла кругом громадной воронки в центре двора. Кто-то плакал, некто взбудоражено разговаривал, кто-то просто угрюмо молчал. Доля мужчин уже лазили по крыше уцелевшего здания, заделывая прорехи от осколков и равняя слетевший шифер.
Встретили нас на удивление ликующе, что бывает не всегда. Иногда военных корреспондентов встречают со слезами отрады, иногда с гневом, бывает, что и просто с безразличием. Здесь уже нечем удивить людей, нечем запугать, тут многое безразлично, порой даже касательство к жизни.
— Посмотрите, что опять наделали! Смотрите, снимайте, расскажите об этом! — Одна из дам с ходу «атаковала» нас. — Что теперь делать?! Скоро зима, а вы посмотрите на это!
Я слышал подобное сотни раз. И вот опять. Слова, которые попадают в самое сердце. Достаточно лишь взглянуть этим людям в очи. Там всё. В них отчаяние, обреченность, боль, тоска и… надежда. Они «сверлят» тебя внимательным взором, как будто выпытывают что-то. Они молят глазами о помощи. Упрашивают, чтобы мы рассказали о них, показали всему миру. И глядя на них — становиться лишь хуже. Остается только плотнее сжать губы и продолжать труд — снимать. Руины, руины, руины, плачущие люди. То и дело некто говорит на камеру всё те же слова:
— За что нас? Что мы такого сделали им?
— Мы всё время слышим о перемирии. Расскажите нам: где оно?! Вот то, что прилетело к нам во двор — ваше перемирие!
— Они лишь с нами воюют. По кому стреляют? Чем наш дом приглянулся?
— Зима скоро, как им дальней? У неё ребенок на руках, идти некуда. Сегодня она, а завтра мы.
— Хоть вы расскажите — когда это закончится. Сколько можно терпеть?!
И подобные цитаты можно продолжать нескончаемо. Таких людей, как сегодня в этом печальном месте, десятки тысяч на Донбассе. В тот день был обстрелян многострадальный Первомайск. Повреждения получил завод, какой только пару дней назад восстановил работу, и одинешенек жилой дом. По характеру повреждений было видно, что работала тяжелая артиллерия, не немного 120-мм. Как вы понимаете, Минский процесс «идет успешно»…. Первомайск есть практически на линии разграничения, до фронта – пару километров. С заката — подконтрольная Украине Попасная. С севера — Золотое, в котором тоже стоят ВСУ. Город очутился в полукольце. Он колоссально был разрушен за 2014-2015-й год, но об этом мы расскажем немножко позже. А сейчас всем известно, что именно в этом зоне и планируется создание одной из первых буферных зон. В направлении Золотого уже был реализован отвод армий. Народной милиции пришлось откатиться практически в городскую черту, в то пора просто оголив одну из немаловажных пригородных высот. Бывальщины сняты минно-инженерные заграждения, которые хоть как-то обеспечивали безопасность от вражьей бронетехники. Кроме мин больше нечем противостоять танкам. Будем реалистами — как неплохо бы не укомплектовывались бойцы, численное преимущество играет свою роль. А обстрелы всё продолжаются. То по позициям, то ровно по городу. Сначала я и сам не верил, но стал наведываться в Первомайск чересчур часто, чтобы этого не замечать…
— Получается, с той стороны тоже мины убирают? — Одинешенек из корреспондентов застал сапёра за работой: тот соединял подрывную черту, которая вела к своим же минам.
— Ну, получается, да. — Боец лишь на секунду бросил гневный взгляд на камеру. Что-то так острое мелькнуло в его глазах, что журналист не стал дальше развивать эту тему. Мрачные сапёры просто молча продолжали подрывать свои же мины. И, ведаете, никак не получается подобрать правильные слова, чтобы передать то, о чём «рассказал» тот значительный взгляд солдата на камеру. Просто он знал, что никто ничего на той сторонке не снимал. Не верил. А сам он просто продолжал подрывать свои же мины… В то пора, как в паре километрах от него расчеты украинских минометчиков готовились к ночным обстрелам.
Сообщая об этом, сразу вспоминается беседа с женщиной, у которой совершенно недавно был разбит дом:
— То есть перемирие не соблюдается?
— Какое перемирие? Его попросту нет! А наши даже «ответку» не дали этот раз. Это нормально?
Первомайск — вообще отдельная история. Этому городу немного посвятить целую книгу. Но к этой теме мы вернемся запоздалее. А сейчас я хотел бы рассказать немного о самой передовой на иных «луганских» направлениях…
Сентябрь, 2016-й год
…Вон, гляди, тентом сервирована, видишь? — Пробубнел Фатей, глядя в бинокль. Я медлительно крутил пальцем направляющую прицела ПТУР-а, доворачивая оптику к необходимому месту.
— Да, вижу. Между двух центральных ДОТ-ов.
— Да. Вот то ЗУ-шка стационарная (ЗУ-23, зенитная установка — прим. ред.), еще одна передвижная возле кладбища, но её не видно. Там еще за кладбищем техника постоянно гудит, либо «бэшки» (БМП — прим. ред.) либо «бэтэры» (БТР — прим. ред.)
— Это той ЗУ-шкой прошедшей раз накрыли?
— Да, а «поверх» еще и 82-ми насыпали (82-мм минометы — прим. ред.)
— Весело, как я погляжу. ПТУР-ом её чего не взять? Как раз чуть вяще километра выходит.
— Нельзя.
— А если очень надо будет?
— Если «весьма» чудо большое чудо «наверху» будет.
— Понятно…
И как-то эта ЗУ-шка вылетела из башки. Весь следующий день мы объездили множество позиций, вернулись сюда лишь к вечеру. Уставшие, грязные, голодные. Солнце только-только забежало, темнота окутала позиции. Мы оставили свою машину немножко дальше от поста, на всякий случай. И «всякий случай» случился.
— Трудится ЗУШКА!
Крик Фатея (командира поста) хорошо взбодрил утомленное тяжким днем тело. За пару секунд я спрыгнул с дороги в кювет, на ходу буквально выдирая камеру из сумки. В башке успела мелькнуть мысль, что зря снял бронежилет и каску. Стиснул поконцентрированнее зубы, одной рукой прикрыл голову, а второй нянчился с камерой, которая, как назло, включалась медленно. Матерящиеся бойцы мертвечины рядом: кто-то больно толкнул стволом автомата в бок, некто отдавил ногу, а рядом легли первые снаряды. Оглушительно оглушительно выстрелы ЗУ-шки падали совсем близко, вздрагивала земля, атмосфера как будто рвался в клочья, неприятно воротило внутри, ком подступил к глотке, по перепонкам больно било. Наконец-то включилась запись на камере, сощурившись, я вытянул камеру над собой, не отрывая башки от земли. Все вокруг слепило резкими вспышками, сыпались раскаленные осколки, взрывы то дальней, то ближе, но разом всё внезапно стихло. Звенящая тишина. Шульц, какой лежал передо мной, приподнял голову и захрустел яблоком, какое так и не выпустил из рук. А в голове крутилось только две мысли: «лишь бы записалось видео» и «наше укрытие крайне немощное».
— Перебираемся на ту сторону (дороги)?
— Только быстро!
Резко «стартовав» ровно из положения лежа, загребая ногами землю, мы пересекли путь и я на полной скорости нырнул в блиндаж. Влетел на полном ходу челом в бревно. Бойцы забежали следом. Теперь все были в сравнительной безопасности. Ждали продолжения «веселья», но его не последовало. В этот раз все остались живы. Раненных тоже нет. Видео записать удалось. В этот день счастье была на нашей стороне…
Это обычная ситуация для действующего «перемирия». Приехал я как-то в начине октября на соседние позиции, бойцы встретили меня даже не приветствием:
— А нас тут опять обложили, пока ты по своим Первомайскам мотался, — хохотнул одинешенек из парней.
— И что было?
— Да по переправе били ночью (приходиться убирать добросердечную долю текста из-за обильных матов). 82-е, АГС-ы, «Утесы», еще балда какая-то плюхнулась, «сапог» скорее итого (СПГ — прим. ред.)
— Молчите?
Боец не ответил, только скривил лик и задумчиво хмыкнул.
Имеется еще одна интересная история с недавних событий на нашем фронте, в какой мне удалось принять участие. Однажды в тыл зашла диверсионная группа и обстреляла позиции из РПГ «Муха», а после добавили ВОГ-ами из подствольников. Одинешенек наш боец погиб, второго парня тяжело ранило. И это был не единичный случай. Напоминаю, что чертой разделения служит Северский Донец, то есть противнику доводилось переправляться через реку. После этого было зачислено решение регулярно прочесывать берег и территорию перед позициями. В такие выходы с рекогносцировкой выходил и я.
Долго мы ничего не могли найти, а сами «вылазки» бывальщины довольны напряженные, подобие некой охоты: прекрасно соображаешь, что за тобой сейчас могут наблюдать из-за любого куста люд, у которых задача — убить тебя. После бесчисленных изнурительных «выходов» в поле уже и не было чаяния что-то отыскать, как в последний день моего присутствия на авангардный мы натолкнулись на следы чужой группы. По следам мы обнаружили и заход с реки, и пункт причаливания лодки, и тропу, которая шла в обход наших позиций. Судя по поступкам — грамотные специалисты военного дела. Сколько сейчас таких групп ходит по линии соприкосновения — неизвестно…
Но это всё военщина. Казалось бы, кого это интересует. Четкое дело, перемирие не соблюдается, ладно. Воюют и воюют, погибают, что поделать? Нынешняя аудитория нынче более интересуется Сирией и выборами в Америке. Ну, погибают парни в какой-то сотне километров от Ростова, действительно, кому это увлекательно? В таком случае давайте я Вам поведаю о мирных людях, какие являются заложниками «перемирия». Вернемся мы в наш многострадальный Первомайск.
Сентябрь. Первомайск
Когда я приехал сюда другой раз для съемок документального фильма, невольно вспомнилось то, что писал еще полгода назад о Первомайске:
«Сквозняк зловеще завывал в порожних оконных проёмах полуразрушенного дома, попутно шурша дырявыми обоями. Пугающе скрежетал лист металла, едва придерживавшийся за ржавую арматуру над пропастью руины. Под тяжелыми армейскими ботинками всегда хрустело: бетонное крошево сменялось битым стеклом. Представлялось, что конструкция вот-вот рухнет, похоронив нас под массивными панелями. Любой шаг напоминал хождение по минному полю: под ногами зияли щели отошедших товарищ от друга бетонных плит.
По пустым комнатам гулял вихрь. На полу лежали вещи из прошлой жизни: ошметки газет, колоченная посуда, отвалившаяся люстра, игрушки, вещи. Черные выгоревшие стены мастерили и без того темные квартиры еще более мрачными. Свет лился из порожних окон и казался непривычно ярким. Вид из окна подпитывал уложившуюся картину отчаянием: пустой безжизненный двор, что уже начал утопать в бурьяне, ржавые детские качели, пустые глазницы окон соседних домов. И чем рослее этаж обзора, тем страшнее становится окружающий пейзаж.
Завершив съемку внутри руин, мы вышли наружу. На улице, казалось, уже настала весна, несмотря на то, что сейчас был февраль. Мягкий солнечный свет обволакивал все кругом, воздух был пропитан мартовской свежестью. Казалось, что может быть прекраснее? О какой мрачности и тоске речь? Самое время сходить из своих «берлог» на прогулки, радоваться, смеяться. И оттого еще ужаснее становился город. Никто не гулял по просторным скверам, пустовали лавочки, молчали дворики. Изредка можно повстречать прохожего с сумками, который угрюмо брёл домой, даже не глядя на опоясывающий мир, а если и удавалось встретиться с кем-то взглядом – еще хуже оттого становилось. В глазах у людей читалась кое-какая дикость, страх, тоска, злость, обреченность. Невозможно даже передать итого того спектра эмоций, который можно было получить при встрече с прохожим.
В какой-то момент мы попросту остановились в одном из дворов. Мой товарищ (местный житель Первомайска Александр, какой выступил в роли «проводника») отлучился на несколько минут по своим делам, а я попросту уселся на ближайшей лавочке. Просто сидел и слушал вымерший город. Вслушивался до звона в ушах, в башке как будто зазвенел колокол. Тишина… Пугающая, отталкивающая, бешеная тишина, к которой невозможно привыкнуть. Вроде и птичка где-то запоет, да и то, как-то ненасытно, как будто без эмоций. Вроде и раз в несколько минут автомобиль где-то проехал, желая двор расположен рядом с центральной улицей, по которой должен шагать бесконечный поток транспорта. Но чаще всего нарушала тишь канонада боя. Где-то вдалеке работал пулемет, ему отвечали уже с совершенно близкого расстояния, эхо выстрелов горохом рассыпалось между домами. И так всегда. Несколько раз раздались мощные взрывы, вздрогнула земля – артиллерия трудилась совсем близко. Но даже все эти шумы не меняли впечатления от всеобщего звукового фона. Просто пронзительная и мертвая тишина, разбавляемая звуками пальбы. Молчаливый город. Нельзя сказать, что мёртвый. Ведь в нём еще осталась житье, как говорят местные жители — это даже сейчас более-менее ожило всё. Поэтому не мёртвый. Город просто молчит. Ему просто некому рассказать обо всём том, что довелось пережить…
И вот я опять стоял перед провалом разрушенных подъездов. В один из самых расшибленных домов в северо-западной части города мы пришли на закате. Полотно, которую мы лицезрели, долго еще будет всплывать в моей памяти. Руины недосуг жилого дома в лучах заходящего солнца, и всю пустоту ужасного дома постепенно окутывал мрак. Жутко и страшно. Но я как будто свыкся, как будто эти ощущения стали нормальными, даже хорошими. Я ощущал, как меня манил этот город. Эти пустые глазница окон, эти расшибленные дома, мертвые дворики, тихие улицы. От того становилось еще ужаснее мне, но хотелось помочь этому месту. Ведь ему как будто не хватало людей, представлялось, что город просто плачет. И ветер, что завывал в пустых сожжённых коридорах — рыдание Первомайска, из которого практически ушла жизнь. Он зовет назад людей.
Но возвращаться куда? Ведь у многих просто не осталось, куда вернуться. Интересовала меня и гуманитарная ситуация в городе. Как вы соображаете, она тоже неутешительная. Настоящий голод, который царил тут в 14-15-м году, удалось преодолеть, но осталось огромное количество семейств, которым до сих пор трудно найти себе на пропитание. Работы утилитарны нет. Пособия — просто анекдот. Пенсию получают пенсионеры до полутора тысяч рублей, какая-либо финансовая поддержка — это просто небывалая удача. Цены в магазинчиках, которые не так давным-давно возобновили полноценную работу, отнюдь неутешительные. Люди тут просто в отчаянии. С водой — проблемы. Раньше её вообще не было, сейчас потихоньку начали подавать, но с перебоями. Свет уже есть везде, с этим стабильно. Связь нехорошая, но работает. С газом проблемы. Отопительный сезон уже начался, к счастью, проходит он более-менее успешно, куда лучше, чем предыдущие зимы, когда люд целыми домами грелись у буржуек.
Но, знаете, это всё не самое ужасное. Не этого боятся здесь люди. Есть у них очень мощный страх, который живет в них с тех самых пор, когда самолеты цельными днями сыпали на город смерть в виде авиабомб, когда тяжелая артиллерия тысячами снарядов тащила в город «освобождение», когда танки гулкими выстрелами сообщали здешним жителям о «единстве»… Страх живет здесь с тех самых пор, когда десятки тел на улицах выжившие люди собирали, грузили на тачки и вывозили на окраину, скидывая в одну яму. Покойницкие были переполнены, не было света, разлагающиеся трупы и оттуда тоже вывозили в ямы. Кой-каких закапывали просто во дворах перед подъездами, потому что обстрелы не утихали ни на день. Ужас живет в этих людях с тех самых пор, когда они сидели голодные в подвалах, в целом отчаянии, в темноте, в ужасе и обреченности. Когда дома складывались как картонные коробочки, погребая под собой всех: стариков, женщин, детей. И имя этому ужасу — «Украина». Здесь не обманешь людей. Они знают, с какой сторонки по ним стреляли…
Общаясь с местными жителями, мы всегда затрагивали тему о нашем грядущем. Так называемое «перемирие» становилось главной темой разговора. Ведаете, за всё время я НИ ОДНОГО РАЗА не встретил человека, который веровал в перемирие и с радостью воспринимал Минский процесс. Если люд в тыловых городах более-менее безразлично относятся к нему, то на фронте все по-иному: люди боятся.
— И что это получается? Мы вот в Интернете вычитали, что границу мы отдадим, армии мы разведем, там о каких-то миротворцах говорят. Это как вообще?! Получается, нас отдали? Вот вы — журналист, поясните. — Житель Первомайска «не отпускал» меня минут двадцать. — Сходит, по нам ведутся обстрелы. А по новостям я слышу только о том, как наша беспорочная армия честно уводит технику, так как придерживается перемирия. А какой толк от подобный честной армии, которая не может защитить свой народ?! Это неужели армия, когда она молчит?! За это поднимались?
Мужчина лет пятидесяти отказался именовать свое имя. Единственное, чего удалось добиться от него: разузнать, что в прошлом он военный в отставке, последние десятки лет живет тут, во время войны никуда не уезжал, в ополчение не пошел по состоянию здоровья.
— Танки у нас кушать? Есть. Артиллерия есть? Есть. Солдаты есть? Оружие для них кушать? И боеприпасы? Все есть! Я сам вижу это. И что это за армия? Для чего она нам, если они ОТХОДЯТ!? В начине, когда ничего не было, получается, мы укропам (бойцам украинской армии — прим. ред.) «люлей сыпали», а сейчас мы бумажки подписываем. Что будет дальней, объясни? Всё, Украина? За это легли мальчики?
Разговор был очень долгим. Из сотни других этот мужчина конкретнее всех обрисовал мысли народа. Не имеет смысла пересказывать всё то, что говорили прочие люди. Смысл везде один, просто слова поставлены по-разному.
Третий год брани. Страшнее всего, когда к ней привыкаешь. Как сейчас. Люди уже свыклись к бесконечным обстрелам, к постоянному напряжению. Война просто взошла в привычку. Каждую неделю гибнут люди. Донецк, Макеевка, Горловка, Первомайск, Брянка, Ирмино…. Этот список можно продолжать десятками. Города, какие регулярно принимают «подарки» от «освободителей»: мины и снаряды. Лишь за начало ноября чудовищным обстрелам подверглась Брянка, где был уложен человек, еще один ранен, шахтеры оказались заблокированными в шахте, доля населенных пунктов осталась без света из-за уничтоженной подстанции. До этого обстреляли Ирмино и Первомайск, чуть ранее – Стаханов. Калиново, Михайловка, Желтое, Раёвка.
Несколько раненных штатских человек. На одной из дорог ПТУР-ом подбили гражданскую машину, пожилой муж остался инвалидом, до сих пор в коме, шансы его крайне небольшие. А недавние обстрелы Макеевки? Попросту чудовищные обстрелы. И убитые люди, и раненные дети. Да сколько угодно образцов. Люди в ярости бросаются на сотрудников ОБСЕ, обвиняя их в бесполезности и нелояльности. Это всё реалии Донбасса. Про утраты в рядах военнослужащих народных республик я молчу вовсе. Лишь на крайнюю неделю октября пять раненных только на одном участке, два на товарищем….
Донбасс продолжает умываться кровью. Это действительно так. Неужели на такую реальность обречен шахтерский край, который не умеет сдаваться? Какие перспективы у людей, для каких война – норма жизни. Попытаемся рассмотреть это в следующей доли.
Если мы не прикончим войны, война прикончит нас…
Герберт Уэллс
Никита Возмитель, специально для News Front
