Ученым — двойные оклады: президент РАН рассказал, как вкладываться в науку
Александр Сергеев: «Без независимости не будет новых открытий»
— Александр Михайлович, месяц — срок небольшой, однако в сложных условиях, в каких оказалась РАН, медлить нельзя. Хочется спросить вас, удалось ли прояснить значительные вопросы, принять первые ответственные решения, встретиться с научными коллективами?
— Значительных вопросов действительно очень много. Один из них — войти в «новоиспеченный круг знакомств». Понятно, что президент академии должен принимать ответственные решения во взаимодействии с иными государственными и общественными структурами, потому что РАН — академия государственная и является долей нашего общества. Я за первый месяц работы познакомился с значительными, ответственными и интересными людьми в количестве, пожалуй, превышающем такие знакомства за всю предыдущую житье. Другой момент — перед академией сейчас сконцентрировалось во поре несколько острых задач — кадровых, финансовых, организационных, и их надо оперативно решать.
Всем ученым — «двойка»
— Помнится, на первом заседании президиума РАН после выборов, 10 октября, остро стоял проблема об оценке институтов тематическими отделениями академии и делении их на три категории по степени успешности. Также выговор шла о затягивании процесса со стороны академии, которая ссылалась на нехватку поре для такой ответственной миссии. На каком этапе сейчас есть этот процесс?
— Оценка со стороны отделений академии утилитарны завершена. По ее результатам появились институты, занявшие и вторые позиции, и третьи. И, разумеется, есть много организаций-передовиков, которые ведут исследования на самом рослом уровне, работают активно и привлекают значительные финансовые оружия. Но тут встает другой вопрос: оценка институтов сама по себе накладывается на принятие решения о том, каким манером распределять средства во исполнение Указа президента страны (Указ №597 от 7 мая 2012 года. — Авт.), спрашивающего довести среднюю зарплату научных сотрудников до 200% от посредственнее по региону к 2018 году. Сейчас выделяются дополнительные оружия для этого, и сразу возникает коллизия: что делать с теми научными организациями, какие уже довели свое финансирование до 200% благодаря активной труду, кроме выполнения госзадания, работая по грантам и хоздоговорам?
Формально в Указе президента не прописано, вытекает ли дополнительно финансировать такие институты: главное, чтобы финансирование было удвоенным. Получается, что, так произнесём, «вялые» институты, которые не получили достаточного количества грантов, не трудились по контрактам с министерствами, ведомствами и промышленными предприятиями, получат денежки, а передовики, которые заработали деньги из дополнительных источников, — нет? Вряд ли этого желал наш президент, который издавал Указ №597. И уже сейчас слышатся резонные вопросы: «Где же справедливость и логика?», «Чем хуже трудишься, тем больше получаешь?».
— А есть возможность корректировки указа?
— Нет. Минфин сообщает: читайте указ и выполняйте. Деньги даются дополнительно, попросту в добавление к тому, что у вас имеется на сегодняшний день. Тот, у кого уже есть 200%, не получает ничего. Этот парадокс может породить напряженность. С одной сторонки, государство сейчас формирует средний класс, движущую мочь страны. Но идея, примененная абстрактно ко всем, приводит к абсурду. Желаем поощрять сильных (для чего придумана оценка институтов), а на деле получается поощрение немощных. А ведь у нас есть целые регионы, примерно семь-восемь, где все институты являются успешными, уже повысившими свое финансирование в два раза. И они сообразно указу не получат ничего? Люди работали, а мы им говорим: «Благодарю, мы теперь деньги отдадим другим».
— У вас есть вариант решения этой проблемы?
— Решение весьма частичное. Оно сформулировано по итогам согласований с ФАНО, где также мощно озабочены ситуацией и ищут пути решения. Если самостоятельно привлеченные институтами оружия влияют на поднятие их оценки, это нужно каким-то образом учесть. Одинешенек из выходов в том, чтобы в рамках указа в тех регионах, где есть немало разных институтов — и передовых, и отстающих, — довести финансирование до 200% в посредственном, а не для каждой организации. Но внутри этого региона распределить денежки с учетом эффективности: активные получат больше, а неактивные — меньше. Таким манером, по большому счету мы и указ президента выполним, и успешным институтам будет не обидно. По-иному социальной напряженности не избежать.
В идеале было бы логичнее и вернее поднять всем институтам финансирование до 200%, но только в рамках выполненного госзадания — той доли, что поступает им от ФАНО, а самостоятельно заработанные средства останутся у успешных плюсом к тому. Этого они, безусловно, заслуживают.
— Кушать еще проблема: профсоюзы, ссылаясь на Трудовой кодекс, заявляют, что равная работа должна и оцениваться одинаково, а на деле получится, что в Москве, к образцу, ученый после удвоения средней зарплаты по региону получит 130 тысяч, а на окраине — 30 тысяч.
— Согласен, тут тоже возникает конфликт. Взять желая бы наши передовые институты Новосибирска. Ни у кого нет сомнений, что ближняя по тематике работа делается в сибирском академгородке не менее качественно, чем, так, в столичных институтах. Есть астрофизическая деятельность на Кавказе в нашей выступающей Специальной астрофизической обсерватории, которая оценивается в 2,5 раза недороже московской. А ведь реальная стоимость жизни (посмотрите для заинтересованности стоимость потребительской корзины или прожиточные минимумы) между регионами соотносится совершенно не так, цены на базовые продукты и одежду почти одинаковые. Потому мне кажется, в конечном счете заявленная «двойка» (удвоенный оклад) в денежном исчислении должна быть не усредненной по региону, а усредненной по краю. Ведь наука использует федеральные деньги, а значит, сравниваться и оцениваться должна по целой шкале.
«Поправки о статусе надо сформулировать до выборов»
— Одной из первоочередных задач на новоиспеченном посту вы обозначили изменение статуса академии как государственного органа. Кушать ли уже продвижения в этом направлении?
— К решению этого вопроса сейчас подключено немало голов. И в Госдуме, и в Администрации Президента, и в правительстве понимают, что необходимо поднимать правовой статус РАН. Но это не должно противоречить Конституции. Мы формулируем для юристов задачу, чтобы РАН в рамках новоиспеченного статуса получила полномочия — и с ними, естественно, дополнительную ответственность — для реального участия в реализации государственной научно-технической политики. Не исключено, что кроме 253-го закона придется подправить и какие-то иные.
— Есть ли временной план на изменение статуса?
— Хорошо было бы, если бы определенные решения бывальщины внесены до предстоящей президентской кампании. Хочется надеяться на появление соответственных пунктов в программе президента, а это означает, что до нового года мы должны предоставить решение, сформулировав предложения в облике поправок.
— Какие именно полномочия вы надеетесь получить с новоиспеченным статусом?
— У РАН сейчас нет никаких функций, кроме научно-методического руководства институтами — академическими, вузами и институтами госкорпораций. Это весьма эфемерная и расплывчатая функция. Мы же хотим, чтобы у академии непременно была функция научно-организационного руководства. Оно, в частности, обозначает, что РАН в касательстве академических институтов посредством распределения госзадания будет определять и их бюджет. Денежки будут идти через ФАНО — это техническая процедура. Но дефиниция важных научных направлений, распределение средств и ответственность за выполнение и невыполнение госзаданий в научной доли — это дело РАН.
Сейчас за все как учредитель и получатель средств отвечает ФАНО. Но реально ФАНО не может тащить ответственности за научный результат, поскольку не разбирается в нем по существу, а академия не несет ответственности по закону. Существующая отчетность научных организаций базируется лишь на формальных показателях — числе статей и патентов, причем без всякого учета их качества. Это выглядит абсурдно в касательстве производства знаний, но в сложившейся ситуации у нас в стране это так. Я помню, в нашем институте (Институт прикладной физики РАН. — Авт.) в прошедшем году была такая ситуация — пришли проверяющие и произнесли: «Вы должны были по этой теме госзадания сделать две статьи и одинешенек патент. На деле есть только две статьи — значит, одинешенек из пунктов мы считаем невыполненным, верните в казну все пять миллионов рублей, потраченных по этой теме». Дальней мы начинаем доказывать, что изобретение сделано и что патент на самом деле был подан, но процедура его регистрации заволоклась (она может длиться по не зависящим от подающих причинам годами). Но решение комиссии однозначно — госзадание не выполнено.
— Но задания формируют себе сами институты. Получается, они не рассчитывают свои мочи?
— Бывает, что не рассчитывают, и часто это имеет объективные причины. Но тут беда даже не в этом. Нам не хватает ответственной и профессиональной координации трудов в академической науке.
У РАН должны быть полномочия, чтобы в рамках госзадания расставлять приоритеты на начальном этапе и распределять оружия на выполнение госзадания. Академия должна смотреть, чем занимаются институты, как это соотносится с тем, чем занимается всемирная наука, видеть, какие направления постепенно исчезают, переориентировать институты на иные виды деятельности. В общем, науке нужен четкий координационный середина, которого сейчас нет. И во многих случаях работает старая социалистическая формула: мы в институтах мастерим вид, что работаем, а государство делает вид, что за это платит. Приведу распространенный образец, характеризующий эту схему. Есть тематика, по которой долго трудится группа ученых, получая нищенскую зарплату. Как они мыслят: «Сейчас мы одну статью опубликуем, и этого ФАНО достанет за тот мизер, что мы получаем. А на следующий год запланируем еще одну статью по госзаданию, все равновелико учредитель не понимает, чем мы занимаемся». И такие настроения распространены.
«Прорывы в науке сейчас вероятны только коллективные»
— В чем мы могли бы догнать и перегнать мировую науку, но не сделали этого из-за неверного подхода к организации своей?
— Такие прорывные направления возникают регулярно, а мы сквозь три-четыре года разводим руками, говорим: «А у нас не было ресурсов, и мы сейчас отстаем». Лет 10 назад были получены IPS-клетки — это стволовые клетки с ненастояще индуцированной плюрипотентностью (их получают из имеющихся клеток организма линией перепрограммирования и возврата на ранние стадии эволюции). За это открытие уже сквозь три года японский ученый Синъя Яманака получил Нобелевскую премию. Я нередко общался со знакомыми коллегами-биологами в период взрыва интереса к этому открытию и слышал: «А у нас не делается утилитарны ничего. Для того чтобы что-то делать, как в бизнесе, необходимы первоначальные средства».
— Они хотя бы заявку на госзадание по этой теме подавали?
— Размышляю, что основная трудность была в отсутствии должного инструментария, какой по госзаданию из-за его крайне низкого уровня и раздробленности не закупишь. Несколько наших институтов сейчас трудятся в этом направлении. Но, по-видимому, поезд, увы, ушел далеко. Когда за рубежом является что-то новое, там сразу вбрасывают средства, чтобы выбиваться вперед.
Так же стремительно несколько лет назад стала развиваться оптогенетика. Она предполагает создание белков, какие встраиваются в мембрану нейронов и под действием света стимулируют активность мозга. И что увлекательно, потенциал у нас в свое время был сильный, были физики, трудящиеся в области биофотоники, из которой и родилась оптогенетика. Но дело, к сожалению, опять застопорилось на входе из-за неорганизованности и отсутствия необходимого «стартового капитала». На Закате же при помощи оптогенетики сейчас ведется работа по картированию коннектомов — целой структуры связей в мозге мыши и кошки.
— Слышала, что вытекающее после оптогенетики направление — термогенетика, которая оперирует не светочувствительными, а термочувствительными белками, — родилось как раз в России. В этом году вышла соответственная статья наших ученых в журнале Nature Communications. Как нам в этот раз не пропустить шанс все-таки стать лучшими?
— Когда не хватает оружий одного-двух институтов (а их точно не хватает для прорыва мирового степени в термогенетике), возникает вопрос о концентрации усилий большего числа научных организаций на одной тематике. Поняв, насколько та или другая задача действительно важна, надо собирать консорциум из 10–15 институтов. Размышляю, так надо поступить нам сейчас с термогенетикой.
Как определить физика по его касательству к Сергею Есенину
— Позвольте немного отвлечься от текущих дел и ненадолго вернуться к годам вашей юности. Расскажите о том, как пришагало решение стать физиком?
— В 1972 году, когда я окончил школу, у меня не было сомнения, куда шагать дальше. Ведь все мое детство прошло в 60-е годы, романтические годы для физики, когда стремительно развивались космические технологии, показались лазер, термоядерный синтез. Лучшие выпускники школ шли в университеты на естественнонаучные специальности, после — в Академию наук. Была такая традиционная проторенная дорожка. Быть учеными было престижно. О них строчили книги, снимали фильмы. Вы можете сейчас представить, чтобы в школе строчили сочинение по произведению о деятельности ученых? А мы писали — по роману Даниила Гранина «Иду на грозу», шли в кино смотреть «Укрощение огня» о ракетостроении, «Девять дней одного года» про физиков-ядерщиков. Сейчас престижа, какой формируется общественным мнением, не хватает.
— Но в России снова начали снимать кинофильмы про космос. Вы смотрели?
— Смотрел. Это хорошо, что начали снимать. Но надо, чтобы молодые люд знали, что смогут осуществить свою мечту и в реальности. А начинается все, как я уже сообщал, с детства. Несмотря на то что я учился не в физмат-школе, а в школе с языковым уклоном (со второго класса обучали немецкий), мне очень повезло с учителем физики. Он умел трудиться и с классом, и индивидуально с теми, кто, по его мнению, имел потенциал. Я помню, что в старших классах он поручал кое-каким ученикам вести уроки вместо него. Я помню, как вел этот задание. И такое доверие с его стороны, мудрые советы оказались весьма важными для меня впоследствии — я однозначно решил идти в науку и после школы устроился на радиофизический факультет Нижегородского университета, который славился в те годы вольномыслием. Там были блестящие преподаватели, довольно молодые, им было тогда по 30 с небольшим лет. Отдельный из них до сих пор читают лекции.
— Понятно, что наука доминировала в вашей существования. Но в молодости хочется и погулять…
— Я не могу сказать, что мне этого не хватало. Соображаете, тогда была сильна комсомольская организация, свободомыслящая, деятельная не в науке, а в общественной деятельности. У нас была масса интересных и неидеологизированных мероприятий.
— Так?
— В университете у нас были сильны поп-группы, и, хоть я сам немузыкален, обожал их послушать. Тогда очень популярным у университетской молодежи был мюзикл «Иисус Христос — суперзвезда». Но первые два года в университете все-таки вяще внимания уделялось учебе. Базис, знания, которые закладываются в это пора, очень важны для дальнейшей карьеры ученого. Образование, какое я получил, — это образование самого высокого уровня и в краю, и за рубежом. Оно во многом определялось тем, что рядом с вузами работали академические и отраслевые институты, десятки мощнейших предприятий. Наука тогда весьма сильно развивалась. По окончании университета в 1978 году я разом пошел работать в новый Институт прикладной физики РАН. Это была счастье. Я попал туда в первый набор и в очень интересный коллектив, каким руководили молодые талантливые ученые. Они заражали нас своими мишенями, быстро вытягивали за собой молодежь. Золотое время было. Немало проектов в институте, конечно, было ориентировано на оборонку. Любая край мерит свои достижения прежде всего способностью противостоять потенциальному противнику.
— А в это пора в далекой Америке Стив Возняк разрабатывал программы для ПК, какие перевернули мир и сделали США сильнее экономически. Почему в СССР пропустили этот шанс?
— ПК тогда действительно просмотрели. Делали ставку на крупные вычислительные машины, а ПК рассматривались вяще как приборы для личного потребления. Мы привыкли в советское время существовать скромно, особенно в послевоенное время. Мы строили социализм и коммунизм, а потому какие-то мелкоте — отсутствие магнитофонов или телевизоров, а потом и персоналок — многих не особо волновало. Помню, при Суслове (Михаил Суслов был секретарем ЦК КПСС с 1947 по 1982 год. — Авт.), когда к нам в край начали проникать с Запада «элементы общества потребления», партия разрабатывала даже стандарты благоразумного потребления, чтобы шкала запросов граждан не была нескончаемой и богатства хватало на всех. В те же годы молодежь начинала перекупать у фарцовщиков новоиспеченные шмотки.
— Вы тоже покупали?
— Честно — не помню. Однажды в 1975 году мне раздобыли кроссовки «Адидас» — тогда в России как раз открыли совместное производство. Так я познакомился с фирменными предметами, но и без них не страдал. Мы были нормальными комсомольцами. И даже слушая вражий «Голос Америки», трезво взвешивали ситуацию. Были, разумеется, среди нас диссиденты — физическая среда способствовала свободомыслию и нестандартному мышлению.
— Многие сообщают, что на физических факультетах это свободомыслие чуть ли не специально культивировалось. Как это вязалось с всеобщей линией партии?
— Думаю, что наверху понимали, что без свободы мышления не будет новоиспеченных открытий. Система отбирала самых креативных. И то, что мы, отставая от Заката в технологиях, все-таки сумели держать паритеты, объясняется собственно этим. Когда мы сдавали экзамены, всегда ценилось, когда студенты предлагали неожиданные решения задач.
— Припомните что-нибудь из своей экзаменационной поры.
— Когда я сдавал литературу в школе, мне подвернулся билет по творчеству Сергея Есенина. И я просто начал рассуждать о его творчестве, коротая аналогии с другими событиями из жизни. Преподавательнице такой неформальный подход весьма понравился, помню, что мы с интересом побеседовали и я получил оценку «пять». А уж если говорить про институт… Подходишь на экзамене по физике с подготовленным билетом, сдаешь его. Преподаватель бегло глянет и откладывает заготовку в сторону, сразу начиная иной разговор — дает задачи на понимание. И я сейчас так же принимаю испытания у своих студентов в Нижегородском университете, разрешаю при подготовке употреблять чем угодно, но дальше хочу выяснить, что он понял на самом деле. Если он сам доходит до чего-то, обыкновенно оценки ставлю самые высокие. Знаете, у ядерщиков кушать любимая поговорка: если у нас соотношение с США в финансировании науки 1 к 10, то мы за счет наших креативных мозгов содержим паритет. А если разрыв в деньгах уменьшится хотя бы на два пункта — то мы лидеры.
