Хождение по наукам
Академик РАН Александр СЕРГЕЕВ: «Надеюсь, нам удастся раскатать вектор утечки мозгов в обратную сторону»
Придя 40 лет назад по завершенье радиофизического факультета Нижегородского университета в ИПФ РАН стажером-исследователем, Александр Михайлович неизменно сидит в родном институте, правда, теперь уже на посту директора. Организация науки — его третья специализация после теоретической физики нелинейных валов и экспериментальной лазерной физики. Александр Михайлович возглавляет нижегородскую группу физиков, входящих в коллаборацию LIGO Scientific Collaboration, зафиксировавшую в 2015 году гравитационные валы, возникшие в результате слияния двух черных дыр. Если бы не оптические изоляторы ИПФ РАН, какие отфильтровали все посторонние шумы, никакого результата и не было бы. Сейчас перед Сергеевым стоит новая высота: победить на выборах в президенты РАН. Нелегкая задача, особенно в уложившихся для академиков условиях. Мой собеседник трезво оценивает обстановку, соображает, что место президента РАН в новых политических условиях — это фактически лобное пункт, да и вообще надо еще дойти до выборов. Накануне нашего беседы в Госдуму внесли законопроект о сокращении кандидатов-академиков до трех человек, каких перед выборами должно утвердить Правительство РФ. По мнению немало коллег Сергеева, в частности членов «Клуба 1 июля», это нарушение демократических независимостей, фактически переход к назначению главы РАН «свыше» без особого учета суждения членов академии. Вот с этой невеселой темы мы и начинаем нашу беседу.
«К подрыву научного потенциала в краю привело непредсказуемое поведение коэффициентов»
— Александр Михайлович, как по-вашему, в чем вина такого небрежного, что ли, отношения власти к науке в последние годы? Все эти «спецоперации» с реформой РАН, с передачей институтов РАН в ведение ФАНО?
— Ранее взаимоотношения правительства с учеными действительно были другими, в них присутствовал некий пиетет к людям науки. Все соображали, что это мощная сила для поддержания обороноспособности страны, после того как ученые создали атомную бомбу, ракетно-космическую технику… Сейчас почтение пропало.
— Почему? У нас что, очень спокойная обстановка в мире или край не нуждается в наукоемких технологиях, чтобы вырваться наконец из разряда развивающихся?
— Попытаюсь разъяснить видение проблемы с точки зрения физика. У людей нашей специализации модельное мышление, какое развилось в результате необходимости изучать сложные явления. Кушать даже специальное направление — «физика сложных систем», то кушать систем с большим числом степеней свободы. И для того, чтобы их учить, нужно учитывать много факторов. Так вот, я бы сравнил, к примеру, государственную политику с физикой атмосферы. Это одна из самых сложных систем, учимых физиками. Для того чтобы понять процессы, которые приводят к образованию озоновых дыр, процессы формирования погоды и дальней — климата, нужно учитывать массу разных факторов, сотни химических компонентов газа, передвижение масс, вихрь, инсоляцию и пр. Описать эволюцию этой системы, особенно на длительном интервале поре, очень непросто. Сложные системы ведут себя принципиально непредсказуемо, потому что даже самое ничтожно небольшое изменение исходных параметров, к примеру, небольшое отклонение в концентрации газов или изменение скорости вихри, могут приводить к так называемой «экспоненциально быстрой расходимости траекторий», или, как сообщают физики, к динамическому хаосу. Поэтому и предсказания погоды вяще чем на два-три дня оказываются часто неправильными.
— И какие же здесь параллели с экономикой или политикой?
— Когда число взаимовлияющих факторов или степеней свободы велико, возникает мощная непредсказуемость. Попробуйте спрогнозировать курс рубля на неделю вперед — почти как справиться гадалку. Но в экономике на эту объективную особенность развития сложных систем накладываются еще и субъективные человечьи и политические факторы. Если хотите, в отличие от природы коэффициенты в уравнениях можно «дергать дланями». Американцы вдруг решили напечатать еще один ничем не гарантированный триллион долларов — и все, экономическая теория «поехала». А в динамике социальных систем, где, я уверен, все-таки действуют объективные законы эволюции, субъективные факторы играют еще вящую роль и добавляют непредсказуемость. Это могут быть и человеческие взаимоотношения, и амбиции, да мало ли что еще. Отдельно взятый активный человек в этой системе может оказаться таким влиятельным фактором, как вихрь, солнечная активность или газ, вкрапление которого в эту систему может повергнуть к сильным, порой не ожидаемым изменениям. Вроде бы у нас есть демократическое страна, выбранный народом президент, правительство, Дума, которые должны обеспечивать не развал образования и науки, а их подъем. Все надлежит работать эффективно на благо общества, как в других демократических раскрученных странах. Но это, увы, происходит не всегда, потому что в систему вторгаются те самые «непредсказуемые коэффициенты».
— Каков же выход? Наверное, физики нашли его, раз 40 лет изучают проблему?
— Физики пришагали к выводу, что наука не может предсказать развитие сложных систем на довольно больших временах эволюции. Они в принципе непредсказуемы! Во всем вселенной ученые поняли, что не стоит больше искать способов их пророчества — надо изменить свое отношение к проблеме. А именно отыскать способы ограничения динамического хаоса и компенсации действия непредсказуемых факторов. По крайней мере, в общественно-политической районы и в экономике эти механизмы интуитивно понятны. Политическая воля, жесткое финансовое регулирование и т.д.
— Вылито, у нас предпочитают более неопределенную модель…
— Похоже, что в отношении науки — да.
«Мощный рубль — сильная наука. Есть силы, которые в мощном рубле не заинтересованы»
— Если дальше пытаться анализировать воздействие экономических факторов на науку, как вы считаете, какой курс рублевки предпочтителен для ее развития?
— Вы задали вопрос, который проецируется на все состояние науки. В 2013 году в нашей краю произошла реформа РАН. О результатах этого преобразования идет немало споров не в пользу реформаторов. И невольно возникает вопрос: а в цельном нашей экономике, нашим элитам, которые определяют не лишь экономику, но и политику в стране, насколько вообще нужна фундаментальная наука? Как мы ведаем, у нас есть элита, связанная с инновационной экономикой, которая сообщает, что слабый рубль — это плохо, с ним мы не можем осуществить индустриализацию края, закупить за границей современную технику. Слабый рубль — это еще и вящая утечка мозгов, особенно молодых, за границу. Но есть и сырьевая элита. Для нее неплохо, когда рубль слабый. Они качают здесь нефть, торгуют за границу, и рублей в итоге получается больше. С их точки зрения, не весьма понятно, зачем вообще развивать науку. Чтобы рекогносцировать новые полезные ископаемые? Разведанных на наш век хватит. Создавать новоиспеченные машины, которые нефть качают? Тут фундаментальная наука не необходима: санкции ослабнут — можно опять их купить. Поэтому какая элита мощнее, такой и рубль будет, и отношение к науке соответствующее. Мне порой кажется, что многие влиятельные фигуры в нашей стране воспринимают исследователей вяще как социальную обузу, чем экономическую производительную силу. Если мы будем и дальней все мерить по этой шкале, в России еще долго ничего не поменяется. Сейчас в связи с нестабильностью в районы международных отношений силовой блок нашей страны обеспокоился состоянием нашего научного потенциала для повышения обороноспособности. Это не качание нефти импортными машинами. Это нынешнее оружие, которое вам никто не продаст. У нас же научно-исследовательский потенциал, какой оставался еще с советских времен, во многих направлениях уже исчерпан.
Способ получения сигнала от черноволосой дыры предложил советский ученый в 60-х
— Тем не менее не везде науку притормаживают. Какие ее курсы вы бы назвали сегодня в числе самых передовых?
— Скажу за физику. Тут местами притяжения всех ученых мира являются сейчас крупные интернациональные проекты, такие как Большой адронный коллайдер (LHC — крупнейшая в вселенной лаборатория физики высоких энергий, установленная на границе Франции и Швейцарии), Европейский рентгеновский лазер на независимых электронах, созданный под Гамбургом (XFEL), Проект международного экспериментального термоядерного реактора ITER (Франция). Все они строились в складчину и обеспечивают сейчас такие параметры, какие нигде больше исследователи получить не могут.
— Россия, как я знаю, представлена во всех этих проектах.
— Но при этом мы должны соображать: мы всегда будем участвовать в них не на первых ролях, даже если будем вносить приметный вклад в их финансирование. Да, нас упомянут в публикациях, а в каких-то забудут. Но самое основное — мы, вкладываясь в крупные проекты за рубежом, сами организуем утечку разумов из своей страны. Это не вопрос патриотизма, это любознательность. Любой увлеченный исследователь-экспериментатор едет туда, где кушать инструментарий. Вы знаете, сколько наших ученых работают на БАКе! Сейчас скажите, о многих из них вы слышали, в частности в связи с открытием бозона Хиггса?
А ведь Нобелевская премия за это открытие, вероятно, могла бы оказаться в копилке нашей страны, ведь мы начинали строить аналог БАКа еще в 80-е годы в Протвине. После в постсоветское время возобладала точка зрения, что своих денежек мало, а потому мы будем довольствоваться участием в зарубежных фабриках знаний. На таких принципах мы трудимся сегодня и в проекте LIGO, который детектировал гравитационные валы от слияния черных дыр. И мало кто знает, что именно наш, советский ученый — ныне здравствующий научный глава приборостроительного института из Черноголовки Владислав Иванович Пустовойт еще в 60-е годы предложил схему гравитационного интерферометра, на основе какой сейчас построен детектор LIGO. Лет 10 назад, выступая на одной из конференций в США, известный американский профессор сказал: «Многие из нас считают, что наши труды мы проводим на основе идей советских ученых, придуманных в 70–80-е годы. Это не так… Ныне я расскажу о результатах, основанных на их идеях 60-х годов». Вот это как раз правильно про Пустовойта! Увы, пройдет еще 10 лет — и никто ни на какой интернациональной конференции уже не скажет таких приятных нашему уху слов.
— Наши теоретики желая бы имеют какие-то дивиденды за свои открытия? Насколько мы ведаем, Нобелевскими премиями их не балуют.
— Мало у нас дивидендов. А за детектирование гравитационных валов «Нобеля» обязательно дадут, хотя скорее не нашему ученому — как-то не зачислено в последнее время чествовать российских ученых. Но — по секрету — я слышал, что отдельный наши большие ученые отправили в этом году заявку на включение в список номинантов Владислава Пустовойта.
— Так что нам мастерить с наукой?
— Конечно, дублировать уже существующие крупные установки нет резона — надо создавать другие по тем направлениям, в которых наша край еще является лидером.
фото: Наталья Мущинкина
Как развернуть мозги?
— Чем мы сейчас могли бы быть оригинальны?
— В 2011 году правительственная комиссия по инновациям и рослым технологиям, которую возглавлял Владимир Путин — он был тогда председателем правительства, — отобрала шесть мегасайенс-проектов из тридцати, где мы являемся всемирным лидером в науке. Все они должны были стать международными, реализованными до 2020 года. Одинешенек из этих проектов — создание самого мощного в мире лазера — был в их числе. Мы бывальщины очень довольны. Но он так и не стартовал… Нет денег, на реализацию нужны сотни миллионов долларов. И после, приоритеты за эти годы сменились: появился конфликт с Украиной, озабоченность в связи с санкциями, разошлось влияние сырьевых элит. Но мы еще продолжаем надеяться, что когда-нибудь нам удастся раскатать вектор утечки мозгов в обратную сторону и к нам будут вяще ехать, чем от нас.
— Сколько из шести заявленных в 2011 году проектов вообще вышло реализовать?
— Пока ждет своего окончательного запуска ключ нейтронов в Гатчине — ПИК, проектом руководит Курчатовский институт. Задача этого реактора — основывать нейтроны с самыми различными свойствами для диагностики разнообразных объектов и материалов, так для получения детальной информации о структуре твердых тел. Если сейчас благодаря терагерцовому излучению мы можем воссоздать изображение объекта, скрытого, к образцу, в конверте или за стеной, с разрешением в несколько миллиметров или сантиметров, то с поддержкой нейтронов можно получать информацию о внутреннем устройстве вещества с субнанометровой точностью. В условиях, когда во всем вселенной из-за давления «зеленых» закрываются реакторы, дающие нейтроны для исследователей, наша установка может сделаться ведущим мировым центом в этой области. Второй проект, какой получил поддержку правительства в прошлом году, — коллайдер тяжких ионов в Дубне — НИКА. Если в БАКе сталкивают попросту протоны, то в НИКе это будут гораздо более сложные сгустки материи. У нас покажется возможность наблюдать совершенно новые ядерные процессы.
«Нас вяще не приглашают на международные конференции»
— Как потенциальный будущий президент РАН произнесите, что делать для возвращения былого авторитета ученых, поднятия степени науки?
— В тезисах моей программы у меня первым пунктом значится достижение консенсуса РАН и воли относительно состояния нашей науки. Мы должны признать, что состояние, мягко сообщая, плохое. Важно, чтобы все с этим согласились, а то некоторые сообщают еще: «Да что вы?! Все вовсе неплохо!»
— Что является главным доказательством плохого состояния науки?
— Цифры не необходимы: число приглашенных докладов из России на крупные международные конференции почти обнулилось. Ничтожно немного публикаций по результатам российских экспериментов в топовых журналах. Бюджетное финансирование институтов со сторонки ФАНО падает, парк инструментального оборудования во многих институтах уже переступил 30‑летний возраст… Я мог бы привести и цифры, к примеру разницу финансирования нашей фундаментальной науки и японской. Это сравнение благоразумно, поскольку в наших странах проживает примерно равное число людей. Возьмем государственный исследовательский центр RIKEN — аналог нашего крупного академического исследовательского середины. 3 тысячи сотрудников, финансирование 750 млн долларов в год, почти как все финансирование ФАНО на десятки тысяч российских ученых, трудящихся в сотнях институтов. Зарплата исследователя такого уровня, как наш доктор наук, в Краю восходящего солнца больше в 10 раз, а на новое оборудование для фундаментальных лабораторий там расходуют в 100 (!) раз больше, причем из госбюджета. Фундаментальная наука становится все немало и более дорогой, мы проникаем все дальше в глубь материи, учим явления на новых пространственных и временных «срезах». Нужны новоиспеченный инструментарий и новые установки, для того чтобы быть конкурентными в науке.
— Как при всей этой ситуации вы решились баллотироваться на место президента РАН?
— У меня сначала не было даже мыслей на этот счет. Я директор академического института, в каком прошел все ступеньки, и знаю, как устроена работа на каждой из них. Это весьма ценно для директора. Это такая гармония! Казалось, что может ее преступить? Но случился март 17-го, срыв выборов под нажимом сверху, мощное беспокойство в связи с тем, что ситуация отмены выборов не просто локальное событие, но первоначальный шаг к тому, что академии в нашей стране вообще может не сделаться через полгода. Что, например, могут думать читатели «МК» обо всей этой ситуации? «Скопились академики на выборы, а все кандидаты взяли и сняли свои кандидатуры. Да они там все в деменции!» Вытекающим шагом демонстрации нашего слабоумия может быть собрание в сентябре, если выборы опять не состоятся. Вот после этого ваши читатели точно произнесут: «Все, ребята, с этим надо кончать…» Это очень тревожная ситуация. И когда филиал физических наук, ведущее отделение в академии, попросило меня баллотироваться, я согласился.
Если фильтр, то лишь двойной!
— Вернемся к ограничению списка кандидатов. Вы слышали, что в Госдуме уже и критерии разработали для вас? Не подойдете по ним — не включат даже в избирательный список.
— Показался законопроект, сначала инициированный РАН, которая хотела снизить максимальное число голосов, отданных во время голосования за президента РАН, но потом в этот законопроект от Думы предложили привнести другую поправку: о желании государства иметь свое суждение при выборах. Что ж, это понятно, ведь РАН — это не клуб, существующий на свои денежки, у нас Академия наук — государственная организация, а потому правительство имеет право воздействовать на выборы. Было предложено согласование кандидатур, фильтр. Но желаю напомнить, что отмена выборов президента в марте объяснялась волей недостаточной демократичностью процедуры выдвижения кандидатов и правил проведения предвыборной кампании. В этой связи поза законопроекта о введении дополнительного фильтра согласования для кандидатов, т.е. очевидное уменьшение демократичности, выглядит на ныне несколько странным. Я считаю, что изменение правил в ходе игры не является обелённым, какими бы «удобствами» для игроков оно ни объяснялось. Изменения необходимо вносить до объявления выборной кампании.
Если закон все же зачислят, как нам вести себя в этом случае? Ведь фильтр, согласование перед выборами — это выставление приоритетов. Академией выдвинуто, произнесём, семь кандидатур, а правительство согласовывает, например, только три. Но по каким параметрам? На днях одинешенек из четырех авторов законопроекта о фильтре произнес забавную фразу: «Надо посмотреть, нет ли в анамнезе у кандидата неуживчивости». На это охота ответить: «Введите сначала шкалу неуживчивости, чтобы мы могли соображать и сравнивать, какой коэффициент неуживчивости у г-на Сергеева, а какой у иного кандидата. Вот я, к примеру, сам считаю, что я о-очень уживчивый. Я всегда со всеми уживаюсь! (Смеется.)
И напоследок я желал бы обратить внимание еще на один весьма спорный момент новоиспеченного законотворческого акта. Как, по предложению его авторов, будет работать фильтр? До выборов Академия наук отдает выдвинутых кандидатов на рассмотрение правительства, чтобы оно смогло по каким-то критериям отобрать троих «уживчивых». По существующему, весьма демократическому позе о выборах, когда можно выдвигаться не только от тематических филиалов, но и просто собрав подписи 50 членов академии, теоретически может выйти, что 50 выборщиков выберут троих, которых они искренне находят достойными звания президента РАН, а правительство возьмет и из семи выдвинутых покинет этих троих. Получается, что опять всех направляют на нарушение принципов демократии: как может суждение 50 человек быть принято, если оно, к примеру, пойдет вразрез с суждением большинства академиков? Чтобы этого не случилось, у нас должна быть возможность еще до отправки фамилий кандидатов в правительство избрать свои приоритеты. Это будет означать, что академия гарантированно изберёт потом президента, и тогда на пересечении приоритетов академии и правительства покажется консенсус. Но, по-моему, все это должно иметь отношение только к последующим выборам.
Первоочередные меры от академика Александра Сергеева для спасения науки в России
1. Достижение консенсуса между академией и органами воли относительно понимания причин теперешнего состояния отечественной науки, линий выхода из кризиса и роли в этом РАН и фундаментальной науки. Если мы все желаем, чтобы наша наука была конкурентной и имела итоги, признаваемые в мире, она должна достойно финансироваться государством, и прежде итого в отношении ее материальной и инструментальной базы. Речь идет и о базовом финансировании фундаментальной науки, именуемым сегодня госзаданием, и о грантовой поддержке, и об организации более крупномасштабных проектов во всех районах научного знания. Для выхода из кризиса необходимо также изменить нрав управления академической наукой и установить приоритеты во взаимоотношениях РАН и ФАНО на основе принципа — наукой должны править ученые.
2. Добиваться того, чтобы академия, даже в рамках существующего правового поля — 253-го ФЗ и Статута РАН, получила реальные инструменты для работы на уровне подзаконных актов. Сейчас мы не имеем реальной «технической» возможности для участия в формировании государственной научно-технической политики, желая по закону должны это делать. Куда ни обращаемся, нигде нас не ожидают — ни в Минфине РФ, ни в Министерстве экономического развития РФ, везде приоритеты уже расставлены, и во сужденье академиков не нуждаются.
Еще по закону мы должны проводить экспертизу вящих проектов. А где критерии, что эти проекты должны даваться на экспертизу в РАН? У нас получается так, что те министерства, какие разрабатывает наукоемкие проекты, сами их двигают и сами финансируют, за счет страны, конечно же. Я считаю, что это неправильно.
3. Существенная перестройка деятельности самой РАН. Я нахожу, что в руководстве должно появиться достаточно большое количество людей, для каких работа в РАН будет основной. Сейчас для многих — это вторичная труд к основной по руководству институтами или другими структурами. Я считаю, что необходимо менять касательство нас самих к Академии: это должна быть работа, а не присутствие по заслугам. На нужда работы в государственной Академии совершенно справедливо указывал в ноябре и президент края. Путин говорит — государство платит академикам за работу. Ну он же прав! С иной стороны, что такое работа без инструментов? Как копать, если заступы нет?
Даже небольшие изменения начальных условий могут, по суждению специалистов, быстро приводить к существенному изменению эволюции сложных систем. Александр Сергеев верует, что, если еще избавиться от субъективно-непредсказуемых факторов и добавить политическую волю, погоду в нашей науке можно скоро улучшить. «Чтобы запустить большую электростанцию, требуется нажать махонькую кнопку. Пусть это вместе сделают в сентябре академия и воля».
