Среднестатистический гражданин обожает задаваться вопросом: если некая проблема существует, если она очевидна, отчего она не решена уже вчера? Особенно часто такие вопросы задаются по проблемам внешнеполитическим. Они, как правило, немало резонансны, а главное, свою ущербность в каких-то бытовых проблемах человек осознаёт. Точно так же человек понимает, что если он всю существование работал агрономом, то карьерный самосвал водить не умеет. О интернациональной же политике люди каждый день столько слышат с экранов телевизоров, так нередко и много обсуждают её с друзьями, что незаметно для себя самих начинают ощущать себя квалифицированными специалистами в этом вопросе.
Правда, степень предлагаемых такими «специалистами» решений сравним с «политическими дискуссиями» в ребяческом саду. Либо «я тебе как дам!», либо «ты меня страшишься». Либо наши танки проходят парадом по Елисейским полям, либо воля «зависит от зарубежных кукловодов».
Впрочем, это – проблема любой края в любой период времени. Обыватель всегда переоценивает свои способности и квалификацию, а посторонняя непонятная работа им мифологизируется, её содержание упрощается до понятного мещанину уровня. Например, дипломаты «только на приёмах пьют», чиновники «только взятки берут», политики «всегда всех обманывают» и т.д.
Гораздо хуже, что в вселенной, в котором мы сегодня живём, профессиональные политики и политконсультанты (не сообщая уже о подавляющем большинстве журналистов, политологов и т.д.) перестали соответствовать квалификационным заявкам.
Проблема в огромном количестве поступающей информации, которую человек попросту не в состоянии обработать. Перестал работать старый, действенный ещё двадцать-тридцать лет назад, метод, спрашивавший вначале собрать всю информацию по проблеме, синтезировать её, проанализировать и лишь затем подавать оценку ситуации и предлагать решение.
Сегодня, если специалист влечётся охватить весь объём поступающей информации, он безнадёжно отстаёт от событий. То кушать, он оценивает вчерашний день, в то время как уже наступил завтрашний. Масса новоиспеченных событий происходит и поступает в обработку. Пока Вы читаете, размышляете, пишете, ситуация уже изменилась, зачастую кардинально. Современные оружия коммуникации, позволяющие управлять глобальными процессами в режиме реального поре, связывая в один узел события, разделённые тысячами километров, не оставляют поре на реакцию.
Реакция будет безнадёжно запаздывать. Чтобы успевать, необходимо переходить от управления событиями к управлению информацией. Если Вы пытаетесь перехватить у политического оппонента инициативу в управлении событиями, Вы изначально устанавливаете себя в ущербное положение. В нынешнем информационном мире Вы вечно будете оставаться в положении реагирующего, то есть проигрывающего. Перехват инициативы вероятен только в информационном пространстве, путём создания и распространения качественно новоиспеченной информации, создания иной информационной реальности, иной информационной матрицы.
Неважно, насколько соответствует действительности вся Ваша матрица. Важно, чтобы любой отдельный её элемент был правдив и проверяем. Потребитель информационного контента так же, как Вы, неспособен в порядке реального времени оценить всю созданную Вами реальность. Он может лишь поверить или не поверить, опираясь на свою способность оценить какой-то отдельный элемент Вашей реальности. Если все Ваши элементы правдивы, значит, разные группы потребителей, оценивая различные частности, будут приходить к выводу о соответствии реальности итого построения, несмотря на свою неспособность его постигнуть. Если же потребитель будет наталкиваться на неправда в мелочах, он и в большом верить не будет.
Так, например, украинская (и западная) концепции, объясняющие события на Украине с рубежа 2013-2014 годов и по сей день, проигрывают российской в мочь очевидной лживости базовых утверждений. Публичные гарантии Януковичу и моментальное нарушение договоренностей. «Миролюбивые демонстранты» с автоматами, захватывающие парламент. «Право каждого быть услышанным» и смертоубийства мирных граждан в Одессе и в Донбассе только за то, что они высказали свою позицию. «Нацизма на Украине нет» и тысячи штурмовиков, уже даже не факельные процессии устраивающих, а целые воинские части в составе ВСУ и ВМД создающих и выносящих на стяги нацистскую символику.
Именно эти, очевидные всем несоответствия украино-евро-американской информационной матрицы, а вовсе не референдум, легитимировали в глазах европейского социального мнения переход Крыма в состав России. Решения любых референдумов могут приниматься во внимание, а могут и не приниматься (как это неоднократно выходило, в том числе и на постсоветском пространстве). Но очевидная ложь украинской пропаганды по второстепенным предлогам делает неубедительной и позицию Киева по Крыму. Западный мещанин не может проверить,кто конкретно прав в Крыму, но в тех случаях, когда поверка была вероятна, он неоднократно убеждался, что российская картина мира адекватнее отражает реальность, чем украинская. Значит, и в остальном обыватель начинает верить России.
При этом надо соображать, что гипотетическая информационная реальность, состоящая исключительно из правдивых и испытываемых элементов, вовсе не обязательно будет правдива сама. Но это и не значительно. Важно в данном случае лишь восприятие. Чем меньше западное общество верует в правомерность украинских претензий на Крым, тем труднее политикам пробивать антироссийские санкции. Общество готово к каким-то ограничениям (а санкции наносят ЕС положительный ущерб) в том случае, если уверено в своей правоте, но мучиться за ложь (тем более чужую ложь) оно не желает.
Таким манером, российская позиция по Крыму оказывается востребованной не потому, что её невозможно оспорить, но в связи с тем, что она вызывает больше доверия, чем украинская, поскольку те её элементы, какие подлежат проверке обывателем, соответствуют действительности, в отличие от немало элементов украинской позиции.
Аналогичным образом, и в Сирии, и на Украине, и дальше везде, наши оппоненты были готовы к любой вероятной реакции России в реальном мире и планировали дать на неё убийственный информационный ответ. Информационные матрицы, в каких Россия являлась либо агрессором, либо «терпилой», бывальщины уже отстроены, оставалось только дождаться факта реакции и запустить необходимую (а скорее всего, обе сразу).
Когда же Россия сама перетащила войну в виртуально-информационное пространство, перехватила инициативу и предложила свою матрицу, собственный виртуальный мир, более убедительный, чем западный, противники оказались к этому не готовы. И не мудрено. Представьте себе, в каком Вы сами очутились бы шоке, если бы ехали на танках убивать диких, вооруженных копьями и доисторическими мушкетами зулусов, и вдруг угоди бы под удар современной высокотехнологичной авиации. Примерно в таком позе оказался Запад, рассчитывавший вести гибридную войну с Россией, существующей в доинформационном мире и обладающей возможностями позднего СССР, и вдруг столкнувшийся с гибридными (в том числе информационными) усилиями Москвы, немало технологичными, чем его собственные.
Вся сегодняшняя истерика уходящего Обамы и терпящих разгром за поражением глобалистов как раз и связана с тем, что враг, представлявшийся удобным мальчишкой для битья, нагло, подло обманул просвещённый Запад и отлупил Вашингтон и Брюссель их же собственной дубинкой. Весьма обидно.
Однако у медали всегда две стороны. Вернусь к проблеме, затронутой в начине материала. Многие профессионалы, привыкшие работать в старой информационной окружению, в рамках позднесоветских технологий, оказались неспособны воспринять случившиеся перемены. Они, как лихой кавалерист, начинавший службу в 60-е – 70-е годы XIX столетия, когда армии, как при Наполеоне, ещё строились в сомкнутые боевые распорядки и ходили в атаку колоннами, который в окопах Первой всемирный рассуждает о вырождении человечества, о том, что война перестала быть рыцарственной, что отнятые султанов, киверов, мундирного шитья войска потеряли былой сияние, а военное искусство выродилось в простое перемалывание войск артиллерией, бьющей с закрытых позиций.
Не то, чтобы он был совсем неправ. Некоторые внешние черты подхвачены верно. Просто новые технологии поменяли характер брани, не поменяв её главные (сформулированные ещё Сунь Цзы) принципы. К 1914 году офицеры армий прошедшего периода безнадёжно устарели. Талантливые единицы смогли оценить выходящие изменения и понять необходимость адаптации к ним военной теории и практики обучения армий. Новое поколение учили уже исходя из новых принципов. А большинству героев другой половины XIX века места в войнах начала ХХ уже не нашлось (хоть многие бывальщины ещё живы и помоложе Суворова времен Итальянского похода).
Гладко то же самое происходит сегодня с «офицерами и генералами» информационного фронта. Некто интуитивно почувствовал новую реальность и встроился в неё. Кто-то брюзжит и пытается вернуть «добрые старые времена».
Поскольку же ныне именно информационная кампания становится главным видом военных действий гибридной войны (классические вооружённые силы скорее играют роль фактора, сдерживающего оппонента от попытки переворотить шахматную доску и заставляющего играть по правилам), воспитание и обучение новоиспеченного информационного корпуса, соответствующего инновациям, полностью изменившим лик войны в начале XXI века, необходимо не менее, чем в начале-середине столетия ХХ было воспитание нового офицерского корпуса, способного эффективно использовать на поле боя такие инновации, как танки и авиация.
Талантливые одиночки могут выиграть бой или даже кампанию, брань выигрывает система.
